Дворец иллюзий

Тропа была узкой и непротоптанной, по бокам ее подпирали острые скалы, а местами нам не давал пройти глубокий снег или вязкая грязь. Оказалось, что не так много людей жаждали уйти из этого мира! Всего через пару часов мои ноги были изранены, хотя из-за холода раны не болели и не кровоточили. Постепенно я и вовсе начала терять чувствительность в ногах. Но все остальные мои чувства лишь усилились. Я никогда раньше не видела ничего привлекательного в пейзажах дикой природы, предпочитая им красоту моего сада. Природа, окружавшая меня во время моих прежних путешествий, казалось, только добавляла мне раздражения и усиливала дискомфорт. Но теперь я не могла оторвать глаз от видневшихся впереди вершин, по которым скользил солнечный свет, переливающийся удивительными красками и разными оттенками золота, пока день клонился к закату. В воздухе чувствовалась резкая сладость. Я глубоко вдыхала снова и снова, чтобы мои легкие наполнились этим чудесным воздухом, и не выдыхала, пока грудь не начала болеть. Этот запах был схож с запахом ладана, которым Вьяса однажды окропил огонь, чтобы тот заговорил с ним.

Я встряхнула голову, чтобы очистить сознание, так как знала, что в начале пути людей часто посещают галлюцинации. Мне уже было тяжело шагать по глубокому снегу, вытаскивая из него ноги. Я продолжала чувствовать запах ладана, и вдруг услышала пение птиц, хотя мы были уже слишком высоко и не могли слышать подобных звуков. Я окликнула мужей, чтобы спросить, не заметили ли они чего-то необычного. Только тогда я поняла, как далеко вперед они ушли от меня. Арджуна гордо шествовал впереди всех, готовый встретить любую опасность. За ним шли Накула и Сахадева, а Бхима и Юдхиштхира, шедшие чуть медленнее, услышали мои слова и остановились. Бхима повернулся ко мне, желая помочь, но Юдхиштхира, положив руку ему на плечо, остановил его. Так он напомнил ему об основном правиле: ни разу на всем протяжении пути человек не может делать шагов назад, что бы ни случилось.

Во мне закипел гнев. Для Юдхиштхиры правила всегда были важнее всего на свете, даже важнее, чем боль или любовь человека. Я знала, что он один может достичь врат рая, так как только он из всех нас сможет отречься от такого чувства, как человечность. Я хотела все ему высказать, нанести последний удар, который он не забудет даже на небесах. Но обидные слова исчезли, так и не слетев с моих губ, как растворяются в ночной темноте пики горных вершин. Какой в них смысл, даже если это — чистая правда? Снег, лежащий на склоне ближайшей горы, принял цвет лотоса, который Бхима однажды сорвал специально для меня. Я надеюсь, что он тоже заметил эту метаморфозу и вспомнил, кем мы когда-то были: самый сильный мужчина в мире, готовый ради любви броситься в любую опасность, и женщина — дитя огня, один лишь взгляд которой мог заставить его совершить безрассудство. Это были хорошие воспоминания, с которыми не жалко завершить земной путь.

* * *

Когда я оступилась, то услышала переполох — мои мужья начали ссориться. Я уверена, что Бхима спорил с Юдхиштхирой и пытался, обойдя его, вернуться за мной. Но Юдхиштхире было суждено выиграть этот спор, как и всегда. Потому что Кунти, пытаясь научить своих младших братьев выживанию, заставляла их беспрекословно его слушаться. Бхима всхлипывал. Интересно, станут ли плакать остальные, когда узнают, что со мной случилось? Конечно, даже черствый Юдхиштхира не смог бы сдержать слез, ведь я всю жизнь была рядом с ним в горе и в радости! Но нет, я услышала, как он утешал Бхиму, напоминая ему о великой цели, к которой они следуют. Это одновременно привело меня в ярость и глубоко ранило. Возможно, именно поэтому я не прогнала мысль, промелькнувшую в моей голове: Карна никогда бы меня так не бросил! Он бы вернулся и держал меня за руку до тех пор, пока мы оба не погибнем. Он бы запросто отказался от рая ради меня.

Я упала недалеко, примерно на расстоянии вытянутой руки от тропинки, на выступ в скале, покрытый пушистым снегом. Мое дыхание было прерывистым, а левая рука беспомощно лежала под тяжестью моего тела, но я не чувствовала сильной боли, может быть, из-за холода, а может быть, и потому, что я сознательно выбрала такую судьбу. Я бы могла снова вскарабкаться на тропинку, но для чего? Чтобы снова выслушивать наставления Юдхиштхиры? Лучше уж лежать здесь, в относительном спокойствии, обдумывая свою жизнь в последний раз.

Возможно, горный воздух способствует более дальнему распространению звука, а может, эти слова звучали в моей фантазии, но я совершенно реально слышала разговор Бхимы и Юдхиштхиры, поднимающихся все выше и выше в горы.

— Почему именно ей суждено было упасть? — спрашивал Бхима сдавленным от слез голосом. — Почему она не могла идти с нами дальше? Неужели из-за того, что все женские силы покинули ее?

И Юдхиштхира ответил ему своим невозмутимым голосом: