Дворец любви

Послышались такты нежной мелодии, и через секунду-другую зазвучал голос:

– О, Наварх, мой старый компаньон. С другом?

– Да, срочное дело. Это – мистер Генри Лукас, представляющий журнал «Космополис».

– Журнал с традициями! Не встречались ли мы раньше? Что-то в вас есть знакомое…

– Я недавно с Саркоя, – сказал Джерсен. – Ваше имя там до сих пор на слуху.

– Отвратительная планета – Саркой. Однако не лишена зловещей красоты.

Наварх вмешался в беседу:

– У меня с мистером Лукасом вышел спор, и я хочу решительно отмежеваться от его дел.

– Мой дорогой Наварх, вы тревожите меня. Мистер Лукас наверняка человек воспитанный.

– Вы увидите.

– Как уже сказал Наварх, я работаю на «Космополис», – продолжал Джерсен. – Фактически я из числа управляющих. Один наш сотрудник подготовил сенсационную статью. Я заподозрил автора в преувеличениях и решил проконсультироваться с Навархом, который усугубил сомнения. Такое ощущение, что автор статьи столкнулся с Навархом, когда тот был в несколько возбужденном состоянии, и на основании случайных высказываний сделал ложные выводы.

– Ах да, статья! Она у вас?

Джерсен показал макет.

– Вот она. Я настаивал на проверке фактов, ведь Наварх утверждает, что автор чересчур свободно интерпретировал полученные сведения. Он полагает, что будет честнее, если вы ознакомитесь со статьей до публикации.

– Звучит благородно, Наварх! Ну что ж, позвольте мне исследовать эту тревожащую вас помеху. Поверьте, я не буду слишком суров.

Джерсен поднес журнал к передаточному устройству. Виоль Фалюш читал.

Время от времени он шипел что-то сквозь зубы, издавал невнятные возгласы.

– Переверните страницу, пожалуйста. – Его голос звучал вежливо и мягко.

– Спасибо. Я закончил. – Последовало минутное молчание, затем голос снова полился из динамика – изысканно любезный, с чуть заметной ноткой угрозы:

– Наварх, вы были чересчур беззаботны, даже для Безумного Поэта.

– Ба! – пробормотал Наварх. – Разве я не открестился сразу от этой затеи?

– Не совсем. Я отметил манеру изложения, великолепный стиль, характерный лишь для поэта. Вы лукавите.

Наварх набрался храбрости и заявил:

– Правда служит, так сказать, отражением жизни. Она всегда прекрасна.

– Лишь в глазах наблюдающего, – возразил Виоль Фалюш. – Я не нашел никакой красоты в этой омерзительной статье. Мистер Лукас был совершенно прав, что побеспокоился узнать мою реакцию. Статья не должна публиковаться.

Однако Наварх, опьяненный собственным безрассудством, начал препираться:

– Что за толк в известности, если твои друзья не могут извлечь из нее выгоду?

– Эксплуатация известности и ублажение друзей не входят в мои планы, – заметил мягкий голос. – Можете ли вы вообразить мое расстройство, если эта статья выйдет? Она спровоцирует меня на ужасные поступки. Придется требовать удовлетворения у всех замешанных в деле, что будет лишь справедливо. Вы оскорбили мои чувства и должны загладить вину. В вопросах чести я крайне щепетилен и воздаю сторицей за оскорбление.

– Правда отражает Вселенную, – продолжал спорить Безумный Поэт. – Скрывая правду, вы разрушаете Вселенную.

– Но в статье нет и слова правды. Это частная точка зрения, образ или два, выхваченные из контекста. Как человек, владеющий всей полнотой фактов, я заявляю, что допущено искажение действительности.

– Позвольте мне сделать предложение, – вмешался Джерсен. – Почему бы вам не позволить «Космополису» представить реальные факты, так сказать, факты с вашей точки зрения. Нет сомнений, вам есть что поведать обитателям Ойкумены, как бы они ни оценивали ваши деяния.

– Не думаю, – протянул Виоль Фалюш. – Это походило бы на саморекламу или, что еще хуже, на довольно безвкусную апологию. Я скромный человек.

– Но ведь вы художник?

– Разумеется. Правдивого и благородного масштаба. До меня люди искусства выражали плоды своих исканий с помощью абстрактных символов.

Зрители или слушатели, как правило, не принимали участия в создании произведений. Я же использую иную символику, изысканно абстрактную, но осязаемую, видимую и слышимую, – символику событий и окружения. Нет зрителей, нет аудитории, нет пассивного созерцания – только участники, которые испытывают разнообразные ощущения во всей их остроте. Никто прежде не замахивался на разрешение подобной задачи. – Здесь Виоль Фалюш издал какой-то странный, затянувшийся смешок. – За исключением, возможно, моего современника, мегаломаньяка Ленса Ларка, придерживающегося, однако, более жесткой концепции. Тем не менее, готов заявить: я, возможно, величайший художник в истории. Мой объект – Жизнь, мой медиум – Опыт, мои инструменты – Удовольствие, Страсть, Ненависть, Боль. Я созидаю окружение, необходимое для слияния всех этих чувств в единое целое. Речь идет, разумеется, о моем творении, обычно именуемом Дворцом Любви.

Джерсен энергично кивнул: