– Не знаю, что ты думаешь, а с меня Венеции достаточно. Я уже готова кому-нибудь приплатить, лишь бы избавиться от этого треклятого палаццо. Подарила бы тебе, но что-то мне подсказывает, что ты не меньше моего была рада оттуда смыться. – Джек откинулась на спинку дивана. – Ладно, давай сменим тему. Расскажи лучше, какие у тебя на сегодня планы.
Фрэнки помолчала, впервые по-настоящему задумавшись, каково будет вернуться к той жизни, что была
– Еще не решила. Надо, наверное, на рынок сходить, а потом…
Джек подняла на нее взгляд:
– А потом?
– В библиотеку, пора браться за роман.
Несколько мгновений Джек ничего не говорила, а затем улыбнулась от уха до уха.
– Звучит замечательно, Фрэнки. Но ты должна мне кое-что пообещать.
– Что угодно.
– Я до смерти устала от книг, в которых тридцатилетних женщин считают старухами, а сорокалетних – динозаврами. Недавно попался один роман, я три четверти прочла в полной уверенности, что героине минимум семьдесят, прежде чем автор сподобился сообщить, что ей тридцать восемь. – Она помолчала. – Тридцать восемь! Все с ума посходили в погоне за молодостью? Может, мне пора уже саван заказывать?
Фрэнки рассмеялась совершенно искренне, но все же ее смех прозвучал чуточку резче обычного, а перед глазами стоял призрачный силуэт в окне палаццо.
На автобус до библиотеки она так и не села, вместо этого отправившись пешком в «Кингс-Хэд».
В этот паб, ближайший к дому, Фрэнки прежде ни разу не заглядывала, но, будь она из тех, кто коротает вечера в пабах, могла бы, на правах местного жителя, стать завсегдатаем. Получается, здесь она в некотором роде своя – эта мысль отчего-то грела. И даже незнакомые, пропитанные пивным духом стены представлялись родными.
Был еще только полдень, но внутри оказалось людно, за столиками теснились в основном мужчины, заскочившие перекусить в обеденный перерыв, и компании стариков. В углу Фрэнки заметила группу пожилых леди, которые потягивали из щербатых чашек чай – не то просто крепкий, не то крепленый. Заказы только начинали разносить, крохотное помещение наполнилось уютным запахом жареных блюд. Впервые за много дней у Фрэнки заурчало в животе.
Она расположилась в дальнем углу, на столике перед ней потела пинта «Гиннесса». После утренней порции виски алкоголя совсем не хотелось. Хотелось просто сидеть, не думать ни о чем, не гадать, окончательно ли разрушена жизнь, на строительство которой ушло столько сил.
Фрэнки отпила из бокала. Ощутив на языке насыщенный, сливочный вкус с тонкой металлической ноткой, она на мгновение позволила себе отвлечься и заскользила взглядом по залу.
Среди неутихающего гомона она уловила низкий голос, то и дело прерываемый помехами. Радио, сообразила она и, различив слово «Венеция», поняла, что передают новости. Фрэнки огляделась по сторонам, ожидая, что и другие внимательно слушают, оборачиваются с любопытством. Никто и бровью не повел. По-прежнему звенели бокалы, гудели разговоры. Фрэнки как могла напрягала слух.
Фрэнки подняла взгляд, и ее сердце замерло.
Она. Стоит у барной стойки, рыжие волосы струятся по спине, слегка вьются, точно их не расчесали как следует. Непонятно, как она оказалась здесь, в этом занюханном пабе в Крауч-Энде, но сомнений быть не может. Гилли.
Эта мысль поразила Фрэнки, парализовала ее, приковала к месту, от изумления она не могла ни встать, ни вымолвить хоть слово. Как это возможно? Впрочем, она ведь не видела тела. Сразу отвернулась, сбежала в палаццо, спряталась в спальне. А Гилли наверняка была еще жива, и у нее достало сил вынырнуть на поверхность, вырваться из цепких соленых лап лагуны, хватая ртом воздух, щуря воспаленные глаза. И после всего случившегося неудивительно, что она не постучала в дверь палаццо, не обратилась за помощью. Фрэнки встала на трясущихся ногах. Что скажет Гилли, увидев ее?
Девушка вручила бармену пару монет, и Фрэнки двинулась к ней по залу, тяжело и медленно, точно шла вброд через высокую венецианскую воду, едва преодолевая течение. Она уже открыла рот, слова были готовы сорваться с языка, но тут Гилли обернулась – и оказалась совсем не Гилли. Это была незнакомая девушка самой заурядной внешности, с незапоминающимся, усыпанным веснушками лицом. Ничего общего. Волосы слишком кудрявые, оттенок рыжего не тот, да и сложена совсем иначе – плотнее, шире, особенно в плечах. Как ее вообще можно было принять за Гилли?
Бармен повернулся к Фрэнки:
– Эй, вам плохо?
Она помотала головой, не в силах выдавить ни звука. Оставив на стойке несколько монет, куда больше, чем причиталось за пиво, Фрэнки стала протискиваться к выходу – не терпелось оказаться снаружи. Мокрое от испарины лицо горело. Несмотря на уличный холод, тело обдавало жаром, точно над открытым огнем.