Дворянство. Том 1. Немного счастливого времени

Наконец в последние годы мы стали свидетелями появления ряда крайне любопытных исследований относительно городской среды и ее влияния на Смутный Век. Введение в оборот ранее неизвестных источников показывает картину безжалостной, лишенной даже тени компромисса борьбы мелкого купечества с гильдиями почтенных негоциантов, а ремесленных советов, этих предвестников мануфактурной революции - с цехами, которые в описываемое время становились оплотом консервативного производства, в широком смысле «старины», опирающейся, в том числе, на установившуюся практику слабой центральной власти. Новые исследователи показывают на многочисленных примерах, что сердце смуты, безусловно, билось в городах, откуда выходили марширующие колонны пехоты, где ковалось оружие и доспехи, а также рождались ассизы нового закона. И это тоже - правда.

А истина заключается в том, что интересы гильдий, классов, сословий, цехов, так или иначе, приводили к одному - действиям конкретных людей, их мыслям и желаниям. Те, кто принимал решения и выполнял их, те, кто сражался и бежал от войны, храбрецы и жертвы безудержного насилия, выдающиеся личности, а также «немое большинство» - все они сплели полотно Истории из множества разрозненных нитей собственных судеб. И в конечном итоге ни один свидетель тех событий - сильнейшие из сильных, знатнейшие из знатных - не мог сказать, что Лихолетье обошло его стороной»

«Гибель Третьей Империи в письмах и воспоминаниях участников»

Кафедра Летописной Истории в Чалатенайо, 12.19.19.1.8,

II издание, по материалам рабочей группы «Тла-Темохуа»

«Сын мой, если ты читаешь эти строки, значит Единый счел мою жизнь завершенной, а душеприказчики исполнили волю, передав тебе сей архив. И ты, безусловно, теряешься в догадках - отчего твой отец, скупой на письма при жизни, доверяет тебе столь многое за гранью оной?

Постараюсь ответить.

Однажды, в самый темный час долгой зимней ночи я вспомнил Ее… Женщину с волосами цвета злого пламени, у которой было так много имен. Она приснилась мне, и образ Красной Королевы был жив и ярок, будто не минули десятилетия с того дня как я видел ее в последний раз. Все казалось так зримо, так явственно… Она молча смотрела на меня, улыбаясь едва заметно, краешками губ, той знаменитой и страшной улыбкой создания, что знает неизмеримо больше смертного. Улыбкой полубога или, что ближе к истине, демона, который смотрит на все и всех чуть наособицу, отстраненно. Не свысока, но скорее в мудрой печали того, кто видит множество дорог, закрытых для людей.

Я проснулся и больше не смог найти покой. До самого рассвета чаша вина и шерстяной плед стали мне утешением. И они же, уберегая от ломоты в суставах, напомнили, что я стар. Уже очень, очень стар… И тогда душой моей овладела горечь сожаления. Сколько историй я записал в свое время, сколько баллад и сказаний сохранил для тех, кто придет после нас, чтобы вновь раздуть огонь. Пергамент, церы, папирус и бумага, все познало мое перо… Но для истории Разрушения не нашлось у меня ни вдохновения, ни чернил. Я не написал ни строчки о Разрушителях, а ведь пережил Их всех, и все Они стали тенями в моей памяти. Слабой, неверной памяти обычного человека, чьи пальцы уже с трудом держат перо, а жизнь по воле Божьей может прерваться в любое мгновение.

Так я решил - следует посвятить остаток дней тому, чтобы, насколько это возможно, запечатлеть, наконец, свои воспоминания. После долгих колебаний я понял, что не в моем возрасте, не с моим здоровьем начинать великую хронику с прологом и моралью. Так было решено, что каждый день я посвящу какому-либо событию. Одно воспоминание, одно письмо, осколок прошлого, воскресший под медленным пером разбитого жизнью и горем старика, чья совесть отягощена несмываемыми грехами.

Итак, я вверяю тебе мою память и мои слова. Распорядись ими по своему усмотрению, я же дам отчет Судье всех Судей в том, что сделал, а еще больше в том, чему позволил случиться бездействием…

Сообразно логике я должен был бы начать эту повесть историей о том, как впервые увидел Их. Но разум упорно извлекает из пыльных чуланов памяти иное. Да… Иное. Не столько события, сколь их настроение, зловещие отблески, словно танец огненных отражений на полированной стали клинка.

Начиналась первая весна в правление Императора Оттовио Готдуа-Алеинсэ, она выдалась дождливой и холодной. Внешне казалось, что смута, едва зажегшаяся в Мильвессе, затихла, будто искра в ночи, краткая вспышка слабого огня во тьме. Имперская власть стояла прочно, конные роты и наемные горские полки были многочисленны и храбры, впрочем, как всегда, а в казне Двора хватало средств на оплату воинства. Владетельные господа устраивали междоусобицы с большим, нежели обычно, рвением, но и в этом не было ничего из ряда вон выходящего, какой год обходился без малых войн сильных мира сего?