Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века

Казалось, после расширения и законодательного оформления сословных прав дворянства на протяжении всей первой половины XVIII века в обществе прочно укрепилось мнение о несомненных выгодах, которые приносили принадлежность к господствующему сословию и стремление каждого разночинца дослужиться до заветных степеней Табели о рангах,

дающих вожделенное дворянство. Однако в Правительствующий Сенат постоянно поступали рапорты из Вятской, Пермской, Иркутской, Казанской, Симбирской, Московской и прочих губерний о записи дворян в именитые граждане и купечество и отказе купцов, получивших штаб- и обер-офицерские чины, выходить из гильдий. Выяснилось, что все эти люди богатели на винных откупах и о «чести благородного дворянина, украшенного службою Империи и Престолу», заботились меньше, чем о реальной выгоде. Они «под разными именами, но действительно в одних руках имели винные подряды и откуп в питейных домах, снимали на себя под предлогом вымышленного сообщества не только целые уезды, но и губернии», были одновременно «и откупщиками, и винными поставщиками» и даже оказывались в одной гильдии с бывшими своими крестьянами, отпущенными на волю. Всем этим крайне предприимчивым представителям благородного шляхетства пришлось доходчиво объяснить, что «самое существо дворянства обязует каждого дворянина упражняться не в оборотах торговых, но в службе военной и гражданском правосудии». Иначе говоря, помещиков и чиновников было запрещено допускать до винных откупов и приказано довольствоваться дворянскими привилегиями, а «выгоды гильдейские» оставить купечеству^{1334}

.

Винная торговля сулила очень неплохой доход и потому постоянно сопровождалась все новыми хитроумными уловками, которые иногда ставили в тупик казенные палаты и заставляли местных чиновников обращаться в Сенат. Оказывается, находились удальцы, которые обходили даже откупщиков. Так, в Ярославскую казенную палату обратились откупщики Зорин и Шалдов, которые столкнулись с махинациями на ежегодной Ростовской ярмарке. Выяснилось, что «в палатках производят продажу виноградных вин и водок не только рюмками, а нагревая чайники, делают так называемые пунши и бальзам, чем причиняют в питейных сборах подрыв». Ярославское наместническое правление строго приказало ростовскому городничему «должность свою наблюдать неупустительно». Однако оказалось, что это только начало. Вскоре поверенный казенной палаты Сорогин обнаружил, что в Угличе, Романове, Борисоглебске, Данилове и даже на вотчинной ярмарке генеральши Лопухиной в лавках продают бальзам по низким ценам, и «простой народ употребляет оный вместо горячих питей в казенных домах», чем наносит в конечном итоге убытки казне. Испуганному ростовскому городничему Сукину приказали весь так называемый бальзам арестовать. В результате в казенную палату Ярославля было доставлено 36 кувшинов с донесением. Вот тогда-то ярославские чиновники схватились за голову и обратились в Правительствующий Сенат с вопросом: как «поступать с фальшивыми бальзамами и куда их употреблять»? Сенат запросил резолюцию у главного директора Медицинской коллегии действительного тайного советника Ивана Федоровича Фитингофа, на основании которой настоящим рижским бальзамом был признан «весьма целительный» кунценской бальзам. Продажу его разрешили, но не в питейных домах и на ярмарках. 36 конфискованных кувшинов фальшивого бальзама приказали переделать на водку, продать и вырученные деньги отдать в казну на счет дохода питейного^{1335}

.

* * *

Мелкие казусы этих частных историй по воле кодификатора М.М. Сперанского были опубликованы в одном издании с манифестами, объявленными «во всенародное известие» в связи с коронацией высочайшей особы, началом войны, заключением мира, «отменой взысканий» по случаю открытия монумента Петру I, разгромом Пугачевского бунта и тому подобным^{1336}. Это соседство высокой политики громадной державы и будничных забот отдельного подданного дает возможность глубже понять специфичную для каждой эпохи конфигурацию частного и официального. Человек через сложнейшую систему связей с миром наделен самыми разнообразными социальными ролями, вписан в причудливую, далеко не трехмерную систему координат. Он выстраивает свои отношения с властью, семьей, друзьями, единомышленниками, противниками, людьми одного статуса, вышестоящими и подчиненными. Восприятие престола и имперской политики часто занимает его несравненно меньше, чем отношения с семьей или соседом по имению, из чего, собственно, и складывается реальность, о которой писал Лев Николаевич Толстой: