Дворик обетованный

Лёва отделался лёгким испугом: его судили и присудили небольшой штраф за моральный ущерб. Просто судья долгие годы была клиенткой нашего ателье и обожала Лёву… Это была именно та самая «тростинка» с прекрасной тазобедренной композицией, у которой талия была как раз таки восемьдесят сантиметров…

История четырнадцатая

Еврейское счастье

– Мишенька, душа моя! Ты помнишь, какой сегодня день? Нет, я не про это. Врач уже была, но я совсем про другое. Какие анализы, Миша? Нет, Яшенька прилетает через пять дней. Да, майнэ либэ, сегодня наш с тобой день… В этот день мы с тобой сбегали в ЗАГС и поставили свои подписи под свидетельством о регистрации нашего брака.

У тебя всегда была прекрасная память, в отличие от меня… Я стала забывать даты, людей, лица. Только тогда, когда выхожу на этот балкон, память возвращается. Вот же они, все наши дорогие соседи! Столько лет вместе… Но я стала видеть их всё реже и реже. Почему, Миша? Почему жизнь так быстро проходит?

А ты помнишь, как мы с тобой познакомились? Ты всю жизнь мне говорил, что тебя обманули. Как «не говорил»? Я всегда была забывчивая, Миша, но со слухом у меня всё было очень даже очень.

Я хорошо помню тот день, когда впервые переступила порог твоего дома: меня пригласили на твой день рождения. Сара Абрамовна, сваха, пришла к моей маме и сказала, что для Бэтеньки, кажется, есть жених. Ты только пришёл из армии и был, что называется, «парнем нарасхват». Редкостный красавец! Когда тебя увидела моя мама, она сказала мне тихо, чтобы ты не слышал:

«Доця, не спеши. Он тот ещё бабник, как мне кажется. За душой ни гроша, но это не главное. Я слышала о его маме. Двойра Зусмановна, портниха, – та ещё заноза в заднице. Отец был порядочным человеком, но он погиб. А то, что осталось, попортит тебе жизнь, как мне подсказывает моё материнское сердце».

Но Сара Абрамовна знала своё дело: она уговорила и мою маму, и твою. Твоя мама была настоящей «а идише мамэ» в худшем понимании этого слова. Она обожала тебя и ненавидела всех, кто претендовал на звание жены Михаила Боцмана. Претенденток была тьма тьмущая, как она говорила мне, пока была жива.

Я сопротивлялась недолго и решила-таки поехать к тебе на день рождения.

Нужно сказать, что я совсем не пила спиртное, – мама даже не покупала его. Папа погиб под Сталинградом, и когда пришла похоронка в Казахстан, куда мы уехали в эвакуацию, мама впервые в жизни напилась: очень уж она любила моего отца. Знаешь, Мишенька, они прожили всего ничего: три года. Потом началась война, папа ушёл на фронт, и больше мама его не видела. Я родилась перед самой войной и мама, взяв на руки меня и небольшой баул, села на последнюю подводу и уехала, куда уезжали все. А все с её двора уезжали в Казахстан.

Я ничего не помню из того страшного времени, и мама не очень любила рассказывать про те годы, но про то, как она напилась, она рассказывала не раз. Итак, получив похоронку, она залилась слезами и упала в обморок. Хозяйка дома, немолодая и усатая тётя Айгуль, приютившая нас, пыталась успокоить маму, но у неё ничего не получалось. Я стояла и орала рядом. Тогда тётя Айгуль убежала и принесла откуда-то бутылку кумыса – это вроде казахской браги. Налив стакан, она разжала маме рот и влила туда хорошую порцию. У мамы вылезли на лоб глаза, но через пять минут сознание притупилось, и мама попросила ещё, потом ещё… После выпитого кумыса мама заснула, как убитая, и проспала целые сутки.

После пробуждения её страшно рвало, а потом наступила какая-то апатия. Мама не реагировала ни на что, даже на меня: она целыми днями лежала на кровати на боку, уставившись в стену. А мне было всего ничего: три годика. Тётя Айгуль звала повитух, каких-то бабок, но с мамой всё было плохо. И тогда тётя Айгуль решилась на крайнюю меру: оставила меня у соседки, бабушки Фирузы, а сама с криком «утонула!» ворвалась в дом. Мама повернулась и безразлично спросила:

«Кто утонул?»

«Дочка твоя, Бэтя, утонула… Недосмотрела я… Ох, не досмотрела… Прости меня…»

Мама села на кровати и уставилась на тётю Айгуль. А потом, как была, в одной рубашке, босая, бросилась бежать к реке. Тётя Айгуль догнала её у самой реки… Сказала, что я жива, что я у бабушки Фирузы, что мне было так плохо без неё, без мамы, что мама нужна дочке всегда… Обессиленная, мама опустилась на траву и заплакала. Впервые после похоронки заплакала. Она обнимала тётю Айгуль и просила прощения…

С тех пор мама никогда не покупала спиртного, и я выросла, не зная, что такое вкус водки.

Это имеет значение, Миша, к тому, что ты всю жизнь говорил, будто тебя нагло обманули.

Твоя мама, Двойра Зусмановна, баба Дора, как её все называли, приехала к нам, чтобы сделать замеры: платье – это был повод посмотреть на меня. Она взяла тебя с собой, чтобы ты тоже посмотрел и подумал: готов ли ты связать себя узами брака с этой девушкой, то есть со мной? Я была с тобой почти одного роста, Миша, у меня была шикарная чёрная коса, я была стройная, хохотала без умолку, и ты сказал своей маме, когда вы ушли: «Ну и дылда…»