Двуявь

Он начертил на бетоне окружность с косым крестом, а прямо под ней написал печатными буквами: «Вспоминай».

Перрон покачнулся.

Стылый, пропитанный влагой ветер хлестнул Самохина по лицу, тень пала на Медноярск, и отвратительно-тонкий писк заполнил пространство. Фигуры людей вокруг утратили плотность, превратившись в блёклые миражи, а рельсы и линии проводов, наоборот, обрели невыносимую резкость, блеснули хищно и зло, будто пытались вспороть этот мир по швам, чтобы вывернуть его наизнанку.

Потом всё стало по-прежнему.

Юра осторожно повертел головой – народ вокруг, спеша по своим делам, не обращал на него внимания; над привокзальной площадью кружились маршрутки. Рисунок на бортике клумбы чернел простецки и безобидно.

Купив в киоске бутылку минеральной воды, он сел на лавку и принялся жадно пить. Сердце частило, а мышцы ныли, как будто он последние полчаса без остановки махал кайлом.

Ожил браслет, сообщая о новом вызове.

– Юрий, что там случилось? – спросил Фархутдинов быстро.

– Где – там? Не совсем понимаю вас.

– Сгорели видеокамеры на вокзале – все разом, как по команде.

– Правда? Ого.

– Что послужило причиной? Что вы только что сделали?

– Выпил минералки. Думаете, могло повлиять?

Собеседник отозвался не сразу – прикидывал, видимо, как строить беседу дальше:

– Вы не хотите говорить правду. Почему, Юрий? Что не так?

– Ни одна из фраз, произнесённых мной до сих пор, – процитировал Самохин злорадно, – не грешит против истины.

Комитетчик тихонько хмыкнул:

– Простите за беспокойство, больше не отвлекаю.

Бросив бутылку в урну, студент поплёлся в зал ожидания. Сел на свободное кресло, достал планшет и принялся просматривать новости, но в памяти ничего не задерживалось. Да и вообще, в голове была звенящая пустота, словно все мысли выдуло ветром. Время шелушилось минутами, просеивалось сквозь пальцы, и когда раздался очередной звонок, он с удивлением обнаружил, что дело уже далеко за полдень.

– Ну что, – сказала Тоня, – всё в силе? Я через час примерно освобожусь.

– Да, – Юра покосился на расписание электричек, – как договаривались. Буду ждать у подъезда.

До её городка он добрался через сорок минут. Нужная улица, к счастью, была недалеко от станции, так что риск опоздать отсутствовал напрочь. По искомому адресу обнаружился нарядный восьмиэтажный дом из рыжевато-красного кирпича; ярко блестел остеклённый эркер.

Тоня в пальтишке, туго перетянутом пояском, и в длинной облегающей юбке, сбежала с крыльца и прильнула к Юре. С соседнего дерева одобрительно зачирикали воробьи.

– Ну, – спросил он, – куда пойдём? Где у вас тут концентрация злачных мест?

– А давай просто прогуляемся? Я после Марса никак природой не налюбуюсь. Тем более, сегодня последний день, когда солнце светит. Слышал прогноз? Завтра, сказали, дожди начнутся. А пока – красотища, правда же?

И в самом деле – тучи, которые утром теснили солнечный диск, к вечеру присмирели и отползли, согласившись на перемирие. Сейчас они смотрелись даже благообразно – перестали косматиться и припудрились позолотой. Небосклон на западе сиял чистотой; солнце садилось, фотографируясь на прощанье в окнах многоэтажек.

– Кстати, про Марс, – сказал Юра, шагая рядом с Тоней по улице, – всё забываю тебя спросить. Как ты объяснила родителям, что посреди семестра плюнула на учёбу и поехала развлекаться?

– Я им сказала, что поездку на факультете выиграла. Приз к празднику за пятёрки.

– И как, поверили?

– Куда они делись бы? Я на них такими честными глазами смотрела! Иногда полезно быть отличницей, вот!

Она продолжала болтать – он слушал и любовался ею, пока жёлто-красный город расстилал перед ними бульвары и переулки. А когда наползли и загустели сумерки, Тоня остановилась и, кивнув на один из домов, сказала:

– Ну вот, пришли. Это мой.

– Жаль, – сказал Юра, – как-то уж слишком быстро.

– Может, в гости зайдёшь?

– Я-то всегда готов, а родичи твои как? Не будут против?

– С чего вдруг? Мама у меня классная!

– Ага, мама классная, зато папа – сразу в табло…

Тоня прыснула:

– Откуда у вас, товарищ Самохин, столь замшелые предрассудки? И вообще, папа в командировку улетел утром. Так что…

Её браслет засветился. Прервавшись на полуслове, она показала Юре жестом – минутку, надо ответить.

– Да, мам, привет. Ага, сейчас поднимусь. Что? – Тоня, чуть улыбнувшись, покосилась на спутника. – Да, тот самый, который на фотографии… Нет, он боится, что папа его побьёт… А? Сказала, конечно, что улетел… Ладно, поняла, передам.

Завершив разговор, похлопала Юру по плечу и сказала:

– Всё, теперь не отвертишься, мама нас засекла с балкона.

– Высоко сидит, далеко глядит?

– А ты думал! Пошли знакомиться.

Товарищ Меньшова-старшая оказалась крайне эффектной худощавой блондинкой. По логике (раз Тоня – младшая дочь), ей было уже за сорок, но выглядела она на тридцатник максимум.

Придя к такому выводу, Юра сам себе удивился. С каких это пор он стал смотреть на дамочек в возрасте оценивающим взглядом? Или в нём опять пытается прорасти чужая натура из зазеркалья? Тамошний сыщик-пропойца – уже старпёр, родился вроде в семьдесят пятом, ему такая тётенька подошла бы вполне…