Эдгар хотел было возразить и в который раз замер на полуслове. Просто потому, что понял, эта девчонка — девчонка, будь она хоть трижды принцессой — попала в точку. Он не любил людей. Нет, он любил брата, был искренне благодарен приемной матери — как бы холодна та ни была, в другой семье его бы просто выбросили на улицу. Он чтил ректора, словно приемного отца — до какой-то степени тот им и был. Но людей, не какого-то человека, а людей он не любил. Да и за что бы их любить? Толпу, безмозглую, развратную, неспособную ни к чему доброму? Но ведь толпа — она как раз и состоит из людей? Таких, как он сам, как брат или тот же ректор… или как Дагобер, которого он недолюбливал, как ни старался быть беспристрастным. Но незачем принцессе знать, что она попала в точку. И он сказал о другом:
— Книги не бывают мертвы. Если они настоящие. Они — воплощение человеческого бессмертия.
— Пусть так… Но люди — те, кого мы любим, — единственное, что имеет настоящую ценность.
Эдгар покачал головой. Очень хотелось сказать, что в отличие от людей книга не предаст, не оскорбит лишь за то, что не вышел происхождением, и не проклянет за чужой грех. Но незачем открывать душу перед этой чужой девочкой, выросшей в холе и неге. Все равно не поймет.
— Не веришь… — сказала она. — И не поверишь. Пусть так. Ступай — время обеда. Отдохни. Через два часа жду тебя здесь — и оденься для верховой прогулки. Должна же я исполнить долг гостеприимства и показать тебе столицу. И окрестности.
— Принцесса…
— Я так хочу. Разве этого недостаточно?
— Как прикажешь, государыня.
— Ступай.
Эдгар слышал, что многие, поспав днем, до вечера теряют бодрость и ясность ума. К счастью, самому ему никогда не доводилось испытывать ничего подобного. Вот и сейчас короткий полуденный сон не только освежил, но и привел в порядок мысли. Незачем принимать близко к сердцу все, что скажет принцесса. Купеческие сынки проверяли учителя на прочность, подкладывая на лавку колючки. Принцесса — роняя в душу колючие семена сомнения. Ничего из ряда вон выходящего. Отнестись как к очередному диспуту, и только.
Как и было приказано, через два часа он стоял у беседки. Менять наряд Эдгар не стал: повседневная одежда годилась как для занятий, так и для верховой прогулки. А вот принцесса не только стянула волосы в косу, но и переоделась, сменив утреннее платье на то подобие мужской одежды, что носили белонские девушки в таких случаях. Рубаха тонкого шелка, перепоясанная широким кушаком, заправленные в высокие сапожки штаны, легкая безрукавка, надетая скорее для того, чтобы избавиться от нескромных взглядов, нежели для тепла: лето хоть и подходило к концу, но до прохладных дней было еще далеко. Будь Эдгар более самоуверен, он бы, пожалуй, заподозрил, что безрукавка надета только из-за него. Вчера он разглядывал принцессу довольно бесцеремонно, а тонкий шелк слишком откровенно обрисовывал то, что полагалось бы скрывать. Но самоуверенным ученый не был, а потому подумал об утренней нотации. Как там сказала принцесса — предпочитает удобство внешнему лоску или наоборот? Хорошо, посмотрим.
Одежда принцессы сделана из дорогих тканей: шелковая рубаха, штаны добротного льна — забавная, правду говоря, вещь. Но крой выглядел простым. Вышивка не блестела ни золотом, ни серебром, да и сам орнамент лишь узкой полосой окаймлял ворот, рукава и подол: кажется, местные суеверия считали такую вышивку чем-то вроде оберега. Ни золота, ни дорогих камней — впрочем, тут, похоже, носили драгоценности только по особым случаям, не то что при дворе герцога. Появиться там без перстней, серег, тяжелых цепей и драгоценных заколок на плаще, не говоря уж о мелочах вроде браслетов, считалось дурным тоном. На принцессе же из по-настоящему драгоценных вещей были лишь шелковые перчатки, расшитые мелким бисером. Да и те, скорее всего, надеты лишь для того, чтобы не испортить руки поводьями. Единственное украшение — алая лента в косе. Ну и скажите на милость, какие выводы можно сделать, даже разглядев одежду до последней ниточки? То, что девушка знатна и богата? Так это известно и так. А о чем еще можно подумать? Впрочем, подобная манера одеваться напомнила брата. Тот тоже не любил блеска, но при этом подчеркнутая скромность одежды стоила немалых денег — в этом Эдгар убедился во время приснопамятных посещений портного. Он улыбнулся воспоминаниям и поймал себя на мысли, что на какой-то миг чужая девчонка показалась неожиданно близкой — лишь потому, что померещились черты родного человека. Эдгар отогнал наваждение и пошел за принцессой туда, где их ждали оседланные кони. И охрана. Три рослых воина в кольчугах под кафтанами.