Дыхание грозы

Как только окончилась стычка Евхима с Миканором, Василь отделился от толпы, потащился на свое поле. То стоял, то топтался, не в силах преодолеть отвратительную неуверенность. Старался не смотреть и почти не смотрел в ту сторону, где толпились, работали люди, но все время видел, слышал — человек с рейкой, обмерщики, землемер, Миканор всё приближались. Чем ближе они подступали, тем больше росло в нем противоречивое волнение страх, отчаяние, смелость. Все больше чувствовал: час его настает, горький и неотвратимый час. Знал уже, что вряд ли добьется чего-либо.

Боялся, когда загадывал себе: чем это кончится для него — его битва? И все же не мог поступиться, отдать все так просто. В этом был как бы нерушимый наказ всей Жизни. И он готовился, ждал.

Будто не своими ногами, шагнул он к Хоне, подтянувшему ленту к его полосе. Дрожащим и хриплым голосом выдавил:

— Тут… посеяно…

— Все равно, брат, — и посеянное и непосеянное, — сказал, выпрямившись, весело глядя на него, Хоня В голосе его было что-то удивительно доброжелательное, товарищеское.

Василь заметил, как возле них быстро увеличивается толпа. Бабы, мужики, дети, злорадные, сочувствующие, просто любопытные.

— Все, брат Василь, под одну гребенку! — весело посочувствовал Хоня.

— Нет такого закону! — Василевы губы обиженно дрожали. — Чтоб отрезать! Да еще то, что посеяно!.

— Не надо было сеять, — с мстительной резкостью заявил Миканор.

Плосковатое, поклеванное оспой лицо было нетерпеливым и недовольным: лезут тут со всякими выдумками, задерживают. Победно напомнил:

— Сказано было- не сей!..

Миканор собрался уже идти к землемеру. Как бы давал понять: рассуждать тут не о чем. Василя резкость, нечуткость его разозлили. Вмиг ожили упрямый азарт, горечь давней стычки, когда пахал. Сразу исчезла слабость, обиду сменили озлобленность, упбрство.

— Не дам! — крикнул он. — Не ваше!

— Отойди! — тихо и как-то пренебрежительно сказал Миканор. Будто перед ним был не Василь, не хозяин, а козявка.

Это еще прибавило упорства.

— Не пойду! Не отдам!

Откуда-то появилась мать: "Васильке!. " Вечно не вовремя появится! Он раздраженно оттолкнул плечом:

— Ат!..

— Уступи, Васильке!

— Не дам! — закричал он Миканору. — Моя земля!

На поклеванном оспой лице Мйканора была та же пренебрежительная самоуверенность. Будто гордился своею силой.

Будто издевался над его бедой.

— Земля — народная, — заявил Миканор. В голосе его послышалось снова мстительное злорадство.

— Моя!!!

Василь закричал, не помня себя от обиды, от яростного упорства. Он чувствовал, что сила все-таки на стороне Мйканора, что надежды у него, Василя, почти никакой, что, как видно, не добьется ничего. Но это теперь не только не расслабляло, а, странно, укрепляло решимость. Земля, которую он любил и прежде, теперь была ему дороже, чем когдалибо. Дороже всего, даже себя самого. Дороже особенно потому, что он чувствовал: вот-вот она уйдет из-под его ног.

Уже уходит. Он теперь готов был ради нее на все. Неспособный уже рассуждать, он, как стоял, уперся лаптями в борозду, закричал:

— Не пущу!!!

Они стояли лицом к лицу. Люди — любопытные, тревожные, возбужденные следили за ними. Толпились почти кругом, почти вплотную, только Чернушка немного поодаль.

Чернушка тоже следил, с сочувствием, с жалостью, с мукой на лице. Один из двоих был спокоен, презрительно-самоуверен другой — отчаявшийся от беды, от бессилия.

— Уходи по-хорошему! — уже нетерпеливо — не просил, а приказывал Миканор.

— Не пойду! — заявил Василь тише, но с прежней одержимостью. С неколебимой твердостью.

— Василько! — вцепилась в Василя мать, но он как бы и не заметил ее. Смотрел только на Мйканора. Не сводил глаз.

Миканор сделал шаг, уверенно взял его за плечо. Хотел оттолкнуть его. Василь будто только и ждал этого.

— А-а, ты так!

Он оторвал от себя руку матери, какой-то дико радостный, не помня уже, что делает, внезапно ринулся на Миканора. Схватил за грудки.

— А-а, ты… так!..

Он натянул поддевку на груди Мйканора, так что Миканору трудно было шевельнуть плечами. С силой рванул на себя. Миканор, почти касаясь его подбородком, увидел ослепленные и радостные, полные злобы глаза, искаженное ненавистью, жаждой мщения лицо. Миканор уперся в Василеву грудь руками, стараюсь оттолкнуть его, но Василь не дался. Вдруг он толкнул Мйканора с такой силой, что тог едва устоял.

Все это произошло в какое-то мгновение, — к Василю и Микаиору сразу же подскочили Хоня, Алеша, еще несколько человек. Василя ухватили за руки, за шею, за воротник свитки. Но и сообща едва оторвали от Мйканора.

Он все рвался из крепких рук, запаленно хрипел, норовил вырваться. Бросал на Мйканора свирепые, мстительные взгляды.

— Василько! Ошалел совсем! — горевала, бегала вокруг сына и тех, кто его держал, мать. Обхватила руками голову, запричитала в отчаянии, во весь голос.

Миканор, разозленный, немного растерянный, переводил дыхание, вытирал ладонью пот. Стараясь держаться с достоинством, плюнул нарочито спокойно, как бы пригрозил:

— К-кулацкая душа!.. Контра!..

Дятлиха, хотя и голосила горестно, приметила Миканоров взгляд, бросилась, упрашивая, умоляя: