Дыхание грозы

А он с малых лет некрепкий здоровьем, вечно недоедал. А тут еще до науки такой падкий, иссушал все голову…

— Ничего, Марья Матвеевна. Вылечится. В Минске доктора хорошие. Первого сорта специалисты. Больницы хорошие, под хорошим присмотром будет. Вылечится, не горюйте до поры. Только вот поддержите питанием пока. Берегите — человеком большим становится. Гордиться сыном своим можете.

Алесь пропахивал картошку. Вскоре уже сидели вдвоем на обмежке; видел его исхудалое, почти без загара лицо, узкие и острые белые плечи, домотканые, коротковатые уже штаны с заплатами на коленях, белые, с налипшей землей ноги. Он был голый до пояса, ясно выделялись ребра под белой кожей, было видно, какой он худой и чахлый.

Сестра, водившая коня, только на минутку приблизилась, поздоровалась и снова направилась к коню — пасла его в отдалении. И сидели и говорили на обмежке вдвоем.

— Почему не зашел, когда ехал сюда? — упрекнул его дружески.

— Я заходил. Вас не было. "В районе", — сказали…

— Передал бы или записку оставил бы что приехал. На родине…

— Мало у вас хлопот без меня! Я думал было черкнуть два слова, а потом решил — не надо…

— Скажи — поленился. На первый раз даю выговор. В другой раз, если такое повторится, будет хуже. Запомни…

Он улыбнулся:

— Запомню.

— Надолго сюда?

— На месяц.

— Больше надо. На вольном воздухе надо побыть. Оюродом попользоваться. Зеленью свежей.

— В редакции просили. В газету я устроился. Работать надо. Летом разъезжаются все. Из-за этого, главным образом, и взяли меня. Ну, и когда подработать, как не летом!

— А что с легкими?

Он поморщился, не хотелось говорить.

— Нашли что-то. Затемнение верхушки справа. Диссеминация — есть такой научный термин. Смертельной опасности нет, сказали. Но — будто надо лечение. Хорошее питание, хорошая комната, здоровый режим… — В голосе его слышалась ирония.

— Алесь, отчаиваться не надо. Но и посмеиваться тоже ни к чему… Твое здоровье не одному тебе нужно… — Уловив ироническую улыбку, не дал возразить ему: — Будь благоразумным!.. Пишешь тут?

— Мало. Лодырничаю без стыда. Гуляю, смотрю…

— Гуляй. Отдохни. Стихи — потом. Сами на бумагу бежать будут… Кстати, загорать тебе, кажется, пока не следует… Что в городе?

— Занимался много, экзамены. Так не очень и видел.. — Погасил улыбку, озабоченно умолк. — Неспокойно в городе.

Погань разная голову подымает. Всякая грязь на поверхность всплывает… Ну, и дураков немало, что только грязь и видят всюду. Не верят, что люди могут быть и чистыми!.. — Он вдруг тряхнул головой: — А ну их в болото!.. — Обвел блестящим взглядом поле, лес вдали. Счастливый, зажмурил глаза, запрокинул голову, шумно, во все легкие, вздохнул: — Воздух у нас!

Лесом и лугом даже в поле пахнет!.. И вообще — рай тут! В Минске все время в суете. А тут — тишь!

Думай, сколько влезет!

С особой жалостью вспоминались потом белые острые плечи, ребра под белой, не тронутой загаром кожей. С тревогой вспоминалось ироническое: есть такой научный термин — диссеминация!; потом от врача он узнал, что значит этот научный термин, написал Алесю в университет письмо и просил и приказывал беречь свое здоровье, серьезно отнестись к болезни. Тогда беспокоило его больше всего здоровье Алеся.

Отсюда он, Апейка, ждал беды. И вот — на тебе!.. С особым, тревожным значением вспомнил он снова то, что Алесь говорил о «грязи», о «дураках», которые не верят, что есть «чистые». Вспомнил не вообще как опасное явление, а как беду, что имеет непосредственное отношение к парню.

В кабинете стало темнее, а он все сидел на столе, перебирал все в памяти, старался разрешить неожиданную, непонятную ему загадку. "Выдумка, клевета!" — приходило снова упорное, самое простое. "Наплел какой-то дурак — и пошло!

А там — и напечатали!.." Мысль такая приходила Апейке главным образом потому, что ему хотелось, чтоб было это, самое безопасное для Алеся, и потому, что она больше отвечала всему, что он знал о парне. Однако трезвые рассуждения разрушали это доброе, желанное: "Так просто и напечатали бы! Все же там близко было, под боком у газеты. Все видно.

Проверили, согласовали. Да и — читал ведь — обсудили на комсомольском собрании. Коллективное мнение!" Это заводило в тупик. Та же самая трезвость говорила, что, как бы там ни было, хотя и обсудили, хотя и напечатали, все это — неправда. "А ячейка не могла ошибиться? Ячейка молодые, горячие парни и девчата, которые так легко поддаются настроению. Бывают случаи — и взрослым не хватает трезвости.

Взрослым — более спокойным, опытным. А здесь ведь — молодые, горячие…"

Что б ни случилось, Апейка был убежден в одном: "Не может быть! Не может быть того, что написали! Неправда!"

Но убежденность эта все же не успокаивала: что ни думай, а, судя по статье и собранию, что-то ведь было там; какая-то, пусть и иная, чем в статье накручено, причина была всему!