Дыхание розы

Вечером Флорен отправится туда, откуда он никогда не выйдет: в ад. И тогда граф сошлется на Божий суд. Когда обвинитель умрет, сраженный десницей Божьей, Аньес обретет свободу. Артюс резко встал, едва не опрокинув стол, и стремительно вышел, сопровождаемый удивленными взглядами других посетителей.

Рыцарь Франческо де Леоне разыскал улицу Карро, которая была привести его к месту назначенной встречи, к таверне «Шпульня»[58] на улице Мотальщиков. Леоне ориентировался по громким выкрикам зазывалы,[59] которому было поручено объявлять по всему кварталу цену на вино, подаваемое в таверне.

Когда рыцарь вошел, господин Шпульня – было принято называть владельцев таверн по их вывеске – поднял голову, спрашивая себя, что понадобилось кузнецу в его заведении, где собирались галантерейщики – цех, богатство и влияние которого продолжали расти и к которому теперь относились почти так же уважительно, как к горожанам. Мэтр Шпульня колебался. Его завсегдатаи не любили, когда к ним подсаживался представитель низшего ремесла. Но, поскольку речь шла не о кожевнике, сопровождаемом отвратительным запахом падали, которым пропиталась его одежда, и уже тем более не о презренном красильщике, сейчас было не время давать от ворот поворот. Тем более что сьера Шпульню заинтриговала манера, с которой держался этот человек: удивительная непринужденность, раскованность, в которой не было ни тени высокомерия. Несомненно, завсегдатаи, сидевшие в таверне, тоже почувствовали это, поскольку, взглянув на незнакомца, тут же вернулись к своим разговорам. Кузнец молча обвел зал взглядом, потом, не сказав ни единого слова, повернулся к хозяину и показал подбородком на стоявший в стороне стол, за который он собирался сесть.

Когда мэтр Шпульня предстал перед Леоне, чтобы взять заказ, он счел необходимым поддержать марку заведения и успокоить своих посетителей:

– Мы люди из приличного общества, кузнец… поэтому на этот раз Шпульня любезно примет вас. Но если завтра вас одолеет жажда, соблаговолите посетить таверну, в которой собираются люди вашего ремесла.

Кузнец поднял свои голубые глаза и посмотрел на хозяина таверны таким глубоким взглядом, что какое-то смущение сжало горло мэтра Шпульни, и он с трудом подавил себе желание броситься прочь, чтобы не упасть лицом в грязь перед своими посетителями. На губах кузнеца заиграла запоздалая улыбка:

– Вы очень любезны, мэтр Шпульня, и я вам за это признателен. Я принимаю ваше гостеприимство и всегда буду помнить, что вы сделали для меня исключение.

– Хорошо, друг, – сказал хозяин таверны, довольный, что не стал слишком сильно настаивать. – Вина?

– Да, и лучшего. Я жду товарища… доминиканца… Он не галантерейщик, но…

– О, монах? Это честь для моего заведения, – проникновенным тоном перебил Леоне мэтр Шпульня.

Через несколько минут в таверну вошел Жан де Риу, младший брат Эсташа де Риу, крестного отца Леоне по ордену госпитальеров. Мэтр Шпульня сразу же засуетился, увидев в приходе монаха своего рода общественное признание: его заведение притягивало к себе соль земли и вовсе не было пристанищем греха.

Когда старый друг Леоне поравнялся с его столом, рыцарь встал и прижал к себе этого человека с отважным и верным сердцем, не побоявшегося выполнить презренную работу шпиона, чтобы всегда оставаться на высоте своей веры и веры своего умершего брата.

– Я жалуюсь на судьбу, Жан, поскольку удовольствие, которое я испытываю от того, что вновь вижу вас через столько лет, омрачено обстоятельствами, заставившими меня просить вас о помощи. Я всей душой признателен вам за то, что вы без колебаний оказали мне эту помощь, несмотря на свой долг подчиняться вашему ордену.

– Франческо, Франческо… Какое счастье лицезреть вас! Что касается моей помощи, она всего лишь отражение дружбы и уважения, которые я всегда к вам питал. Эсташ относился к вам как к сыну, я же считаю вас своим младшим братом. Ваши поиски не могут быть запятнаны низостью, и поэтому, когда я получил вашу короткую записку, я без малейших колебаний согласился оказать вам услугу равно как и мой брат по ордену Ансельм.

Жан замолчал, когда к ним подошел мэтр Шпульня и поставил на стол кувшин пенистого пива. Он поблагодарил хозяина, приветливо кивнув ему, и подождал, пока тот не отойдет достаточно далеко. Затем он продолжил доверительным тоном:

– Что касается долга послушания моему ордену, он никогда не вытеснит долг послушания Господу. Не думайте, дорогой Франческо, что, добровольно подчиняясь правилам, мы стали слепыми, не думайте, что правила лишают нас возможности размышлять. Многие из нас, доминиканцев и францисканцев, задумываются над той кровавой ролью, которую стала играть инквизиция. То, что вначале было волей убеждения, превратилось в жуткую свирепость. Одно дело – защищать веру, но насилие – это совсем другое дело, которое к тому же искажает евангельское учение.

– Бенедикт XI хотел обуздать инквизицию.

Жан де Риу с удивлением посмотрел на Франческо и спросил:

– И вернуться к булле Ad Extirpanda Иннокентия IV?

– Да.

– Это был бы большой политический риск.