Дыхание земли

– Ну зачем так официально? К тому же это моя девичья фамилия. Я уже семь лет замужем, Сюзанна, я принадлежу к семейству де Лораге.

Вихрем промелькнул перед моими глазами целый калейдоскоп сцен: ночной мрак монастырской комнаты, девочки в белых рубашках и чепчиках, уютно собравшись на одной кровати, шепчутся и сплетничают о Констанс де Ронфи-Кедиссак… И мать Элодия, и сестра Кларисса запрещали говорить о ней, но мы все равно говорили: слишком много пикантного было связано с ее именем… Это она, с детства помолвленная с молодым графом де Лораге, забеременела во время каникул, и обнаружилось все это в монастыре. Ей было пятнадцать. Отец сразу увез ее домой… Боже, сколько раз мы обсуждали это!

Констанс и я никогда не были близкими подругами, не доверяли друг другу тайн. Но все же мы воспитывались в одном монастыре. Это и объединило нас. Мы гуляли по парку, вспоминали, шутили и смеялись, смеялись… Впервые за время моего так называемого замужества я чувствовала себя так легко и непринужденно.

– Констанс, неужели вы и ваш муж пережили революцию но Франции? – спросила я пораженно.

– Нет! Мы эмигрировали в Англию и вернулись оттуда только год назад. И я, и Пьер Анж, и мой сын Марк – все мы еще не вычеркнуты из списка эмигрантов, так что, в сущности, нас могут в любую минуту арестовать.

– И зная, что это будет, вы вернулись?

– Мы не могли жить без Франции, Сюзанна.

Я заметила, как Констанс сказала – «мой сын Марк». Это, вероятно, и был тот внебрачный ребенок. И тем более невероятным показалось мне то, что граф Лораге, обманутый жених, все-таки женился на Констанс и позволил ребенку жить с ними.

– Как вы думаете, Констанс, наши сыновья подружатся? – спросила я с едва заметным лукавством.

– Еще бы им не подружиться! Ведь судьба у них одинаковая, не так ли?

Она говорила так же лукаво, стало быть, знала кое-что обо мне. Жанно, в сущности, раньше тоже был внебрачным. Это сейчас ему присвоен статус законного наследника и даровано право быть принцем де Тальмоном. Честно говоря, мы с Констанс были похожи – разве что я пошла по ее дороге не так рано и более успешно.

Мы расстались, очень обрадованные этой встречей, и пригласили друг друга на чашку кофе – каждая в свой дом. Дом Констанс находился в двух лье от Белых Лип, и я знала, что когда-нибудь зайду туда.

5

Братья отсутствовали десять дней и вернулись, как и уехали, поздно ночью. Я видела из окна, как лакеи вышли во двор с факелами, чтобы хоть немного разогнать темноту. Гариб, радостно что-то выкрикивая, бросился навстречу Дьяволу, на котором приехал Александр. Герцог отдал поводья индусу. Я ближе приникла к оконному стеклу. Даже отсюда, из комнаты, мне показалось странным лицо герцога: более мрачное, чем обыкновенно, суровое, с жестокой улыбкой в углах губ. Он выглядел усталым, но, казалось, только что получил самое большое удовлетворение в своей жизни. Он поднял голову, и я, испугавшись, что он заметит меня в окне, быстро отпрянула.

Через седло одной из лошадей было переброшено что-то вроде огромного мешка, из которого что-то торчало. Гариб и Поль Алэн развязали ремни и сбросили мешок на землю. Александр громко что-то приказал, и слуги – вернее, его вооруженные люди – без церемоний поволокли мешок прямо по земле к левому флигелю.

Александр швырнул хлыст в сторону и зашагал к дому. Младший брат последовал за ним; я слышала, как они с кем-то разговаривают в вестибюле, но слов разобрать не могла. Во дворе остались только шуаны, которым было поручено позаботиться о лошадях.

Я почувствовала, что замерзаю, и вернулась в постель, натянув одеяло до самого подбородка. Сердце у меня колотилось. Совершенно неожиданно я поняла почему. Я боялась этого человека. Лицо его было просто ужасно. Никогда в жизни, даже на лицах республиканцев, даже на лице Шаретта, я не видела такого неукротимого и свирепого выражения. Он, пожалуй, может убить кого угодно не задумываясь. Мне стало страшно: как это он до сих пор не тронул меня? Что он замышляет? Я не видела ничего, что заставляло бы его сдерживаться. По крайней мере, обычные препятствия – благородство, порядочность, совесть – ему совершенно чужды!

Я заметила, что у меня зуб на зуб не попадает от страха, и приказала себе успокоиться. Черт возьми, я становлюсь просто трусливой дурой. Возможно, всеми своими маневрами герцог этого и добивается. Но я должна придерживаться иной линии поведения. Я видела сентябрьские избиения в тюрьмах, я прошла по всем фронтам первой войны Вандеи, я знала Сен-Жюста, наблюдала казни и убийства. Меня не запугает какой-то там герцог лишь потому, что я его не понимаю…

Полудремота охватила меня; я уснула, поминутно дико вздрагивая от каких-то совершенно безумных картин, которые мне мерещились.