Дым

— Я знаю больше, чем ты, Чарли. Я прочитал Библию.

Они садятся на пол, плечом к плечу, и рассказывают все друг другу.

Ливия

Рождество мы проводим вместе с гостями. Мама, соблюдая обычаи своего семейства, подает карпа в черном сливовом соусе и картофель с маслом. Я говорю, что трапеза должна напоминать нам о посте, а добавление фруктов к рыбе делает блюдо слишком сладким и аппетитным, но она игнорирует мое возражение. У нас гости, твердит она, а монастырской едой можно питаться, когда они уедут. Вечер испорчен еще и тем, что Лиззи, судомойка, пытается стащить подарок из-под рождественской ели. И мне выпадает несчастливый жребий — я застаю ее в момент кражи. Бестолковая гусыня путается в своей грубой лжи и тут же испускает облако дыма. Маме остается лишь отправить ее на кухню, и мы все смотрим, как она убегает, стуча по полу тяжелыми башмаками, в неприлично задранной — до икр — юбке.

Несмотря на это, праздник проходит довольно торжественно. Я была рада обнаружить, что мистер Купер — Чарли, как он настойчиво просит называть его, — обладает превосходным голосом для исполнения гимнов. И вообще это вежливый, даже приятный гость. Утром в Рождество я удивлена: он ждет меня перед отцовской дверью, когда я туда подхожу. Он ничего не объясняет, лишь весьма мило краснеет, берет из моих рук кувшин и губку и принимается помогать. Мне нравится то, что он краснеет. На этот раз он отказывается от леденца и, когда дым завладевает им, скромно держится в стороне до тех пор, пока вновь не обретает спокойствие духа. Отец проникся к нему симпатией, и, уже уходя, мы слышим, как он напевает какую-то глупую песенку. Мистер Купер подхватывает мелодию и начинает прыгать по коридору как безумный.

Мистер Аргайл совсем не такой. При нем я чувствую себя неловко. В его взоре есть что-то напористое, нахальное, ищущее, что заставляет меня вспомнить о моем невзрачном платье и скучной прическе, о старых стертых башмаках, которые я ношу дома. Нет, я не хочу выглядеть привлекательнее ради него — лучше бы Господь вообще избавил меня от его взглядов, — но к ужину выбираю ожерелье и переодеваюсь в шелковое платье, подаренное мамой ко дню рождения, лишь для того, чтобы поставить его на место. Хотя не так уж часто я вижу его, моего темного кузена. Мистер Аргайл днями напролет сидит в кабинете матери, где она забивает ему голову своими теориями. Непонятно, верит он ей или нет: на ней он тоже подолгу задерживает свой странный взгляд. Сила этого взгляда такова, что его собственное лицо остается непроницаемым. Полагаю, в школе его не любят.

Однако мне надо благодарить его за то, что он здесь. Это помогает мне не впадать в излишнее благодушие. Каждый вечер после молитвы я сажусь и проверяю свои чувства. Приезд гостей — Чарли Купер, его помощь в уходе за отцом — обогатил мою жизнь, и я довольна, что случается редко. Но я счастлива, что во мне нет ни малейшей радости, когда поутру я приступаю к своим обязанностям. Радость не грех. Но всегда лучше действовать, повинуясь долгу. Следуя своим желаниям, ты часто поступаешь бездумно. Желания переменчивы. Более того, они могут завести тебя не туда. И однажды, думая, что все делаешь правильно, ты обнаруживаешь, что дымишь.

Мама говорит, что я одержима дымом; что я не изгнала дым из своей жизни, а, напротив, сделала его своим идолом. Да, я благодарна дыму. Если ты оступишься, он сообщит об этом. Представим мир, в котором ты совершаешь ошибки, а никто их не замечает. Даже ты сам. До той поры, пока, понемногу деградируя, ты не соскользнешь в злодейское безумие злодейства. Дым поедает наш рассудок угольной ложкой. Свою добродетель мы измеряем его чернотой. Хорошо, что он оставляет след.

На второй день Рождества мама допоздна сидит с гостями, читая им лекцию по истории. «День, когда пришел дым». Слуг она отослала спать. Ересь, которую она проповедует, не для них.

Дым, напоминаю я матери, от Бога.

Так ведь и рак тоже, говорит она.

Рак тоже преподносит нам урок, говорю я, и мистер Аргайл опаляет меня таким гневным взором, что мне хочется бежать из комнаты. Я позабыла, что эта болезнь унесла его мать. И вновь вечер спасает мистер Купер. Он предлагает партию в вист. За игрой он расспрашивает маму о жизни в Париже и Вене. Уже несколько лет я не слышала ее смеха, и, вопреки здравому смыслу, я счастлива.

Мы пребываем в гармонии целых пять дней: от кануна Рождества до Дня избиения младенцев. Каждый день я ставлю в часовне одну свечу. Пять свечей, каждая в фут высотой, толщиной с запястье, горящие перед алтарем Девы Марии. Потом появляется мой единоутробный брат. Он приезжает верхом, без предупреждения, в сопровождении одного слуги, и вот уже весь дом полон только им, его голосом, его оживленным смехом, звоном его шпор. По его словам, он приехал, чтобы предупредить нас о цыганах-мародерах. Он бахвалится, бездельничает и не дает никому пообщаться с мамой.

Лучше бы он просто прислал телеграмму.

Бой