Дым отечества [СИ]

В тесте, в его велеречивой и солидной трусости, вязнет все. Арран неохотно, нерасторопно шевелится, откладывает самим же назначенный смотр отрядов, переносит из-за дурных предзнаменований турнир. Дурных предзнаменований кот наплакал — ударила молния в старое дерево, родился теленок с пятой недоразвитой ногой на груди, — смеялась бы просвещенная Рома, посплетничал да и забыл бы Орлеан, и даже для Каледонии это не годится в настоящие предвестья беды, но был бы повод. Не желает тесть и оскорблять Гордонов отказом в помощи, а потому посылает зятя везде, куда тот ни соизволит: осмотреть укрепления, проверить оружейные, дать счет лошадям и припасам; и только одного не хочет — сложить пальцы в кулак. Вот и уходит время в песок, последнее светлое и сухое осеннее время: октябрь начался. Скоро — предзимнее сырое и грязное время дорожного непролазного месива, скоро — время бесед у очага, споров и сговоров… и ничего не сделано по-настоящему.

Но тяжелая невоенная распутица шла не только сюда. На север она наваливалась еще решительнее, еще быстрее. Еще сколько-то дней и ночей, и в этом году ничего не случится. Королева вернется в Абердин и будет пировать там, чтобы отправиться в столицу уже под Рождество, когда по дорогам снова можно будет проехать. Если Аррану не успеть с войсками, то Мерею не успеть вдвое, а выступать против такого противника как Хантли без надежной, своей, армии за спиной Мерей не рискнет. Он хороший генерал и не игрок, и уж тем более не самоубийца. Станет маневрировать, интриговать, сплетничать, может даже подослать убийц. Но ловушки уже не сработали, а Мерей на севере чужак, а его сторонников там не любят. Тесть ничего не говорил прямо — только намекал, намекал, одними и теми же словами — будто от повторения сказанное приобретало надежность, становилось правдой.

Арран не готов ни на что. Ни на какие шаги, ни на какие жесты. Но он легко соглашается переехать на осень и зиму в Дун Эйдин. Не дает закончить фразу, хотя понимает, что Мерей, который не может оставить королеву, увидит в этом движении опасность для себя. Возможность вилки, угрозу столице. Шах. Арран соглашается, потому что Анна хочет, чтобы ее лечил доктор Лопес д'Авила. А он не королевский врач, он гарнизонный врач Дун Эйдинской цитадели — и не уедет из города надолго, хоть Арран его вызывай, хоть сам Люцифер. И еще в столице теплее. И не так далеко от всего. Они поедут медленно и спокойно, но поедут. Послезавтра, не тратя времени на сборы. Середина октября, дольше тянуть некуда.

Выезд был неспешным, чинным. Полз по дорогам толстый пестрый дракон, медлительно переваливая через холмы, замирая перед ручьями, подбирая брюхо на мостах. Медленно, переваливаясь, как гигантский червяк, заглотнувший овечье стадо и не способный теперь взмыть в небо на тонких перепончатых крыльях. Флажки беспомощно трепетали в воздухе, и не хватало им упругих потоков, чтобы вытянуться на всю длину.

Анна зябла и в полуденном тепле, но много улыбалась и часто покидала карету, чтобы идти пешком, в обществе служанок, конечно, под всем надлежащим присмотром, но говорила, что чувствует себя хорошо, и капризничала, жалуясь на духоту в карете и скуку. Джордж знал — она немножко дурачит служанок и своих дам, вовсю пользуясь тем, что ей, носящей первенца, все готовы потакать. Видел, что она тревожится, чем дальше к столице, тем сильнее, и вовсе не из-за родов. Избегает отца. Избегает глядеть в лицо гонцам, но смотрит на них пристально через плечо, из-под вуали, из окошка. И ничего не говорит. Никому. Даже мужу.

Тянется змея — и уже видно, что выехали запоздно. Скоро зима, земля не отдает воду, даже когда, о чудо, дождя нет ни ночью, ни утром. Земля чавкает, выпирает сама из себя, блестит, выталкивает наружу мелкие лужицы и не сохнет. Может быть, тесть прав. Может быть, уже поздно для всего. Будь у Мерея под рукой кто-то вроде Джеймса Хейлза, стоило бы ждать беды по зиме, когда станут реки. Но нет у него таких.

И все-таки каждый день за спиной цокало звонко — опоздал, опоздал, опоздал. Джордж знал, почему стучит и цокает. Что месяц нет писем от отца — если все в порядке, их и не будет. Мать пишет раз в три-четыре недели, могла и пропустить день-другой, да и гонцу легко застрять по таким дорогам. Нет вестей от его людей в Инвернессе и Абердине — этих мог задержать Арран. Но Арран не рискнул бы перехватить гонца от Сазерленда, а родич тоже как в воду канул. Что-то могло случиться на севере. Что-то случилось.

При въезде в пригород Джордж это понял окончательно — услышал, может быть, свое имя, или взгляды были не те, или голоса в приветствиях звучали не так, как ожидалось. Отличия — как у двух разных копий, снятых рукой одного писца, ничтожные и явственные, неопределимые, но несомненные. Глаза у тестя казались слишком чистыми, взгляд слишком открытым, невинным, незнающим… и нелюбопытным, а так быть не могло, и уже ясно становилось: тайна, беда, тревога. Молва, пришедшая с севера, как туча, набитая снегом. Дурные вести, темные и тоскливые, как пасмурное утро в самый короткий день.