Дыша духами и туманами

«Даже заезжала к нему. Так и сказала: позвоните Кручинину. А у него ваш бородатый приятель сидел, они Пукающую корову обсуждали. Уууу, биология, уууу, анатомия… – память у Маришки была артистическая. Она ничего не понимала, но многое помнила. Популярной песенкой сразу вывела меня на Левшина. – Смешной пупсик. Старичку, его учителю, по статье 39 старого Положения о паспортах негде было остановиться. – Она буквально повторяла услышанное, будто заученную роль. – Старичок отсидел где-то, в тюрьме, наверное, они так непонятно говорили! После этого старичку не позволили селиться в крупных городах, – Маришка была поражена. – А в маленьких не было работы. Старичок готов был в патологоанатомы, его все равно не брали. Подозревали, наверное, что начнет самовольно вскрывать трупы, вот какой угарный! Кристы и форамены, – повторила она. – Почему он так говорит? Это девки? Вы, Кручинин, от меня не скрывайте! Все равно тот старичок свалил за бугор. В Париже у него умер друг, знаменитый ученый. Я правильно рассказываю, да? Старичок зашел в модную лавку, объяснил на своем тюремном французском языке, что вот он на похороны к другу, что хочет черное – Нотте – черный костюм, чтобы выразить особенное уважение вдове. А продавец растрогался, губу раскатал. «Какой такт! Как тонко!» И подал старичку черный презерватив. Мадам Генолье очень смеялась».

«Кто?!» – чуть не закричал я.

«Ой, мы так Инку называем. – Маришка вдруг что-то заподозрила: – Вы мне там, наверное, изменяете?»

«Про какую Инку ты говоришь?»

«Про подружку. У нее муж святой, такая сволочь. Мы с ней когда-то поступали в театральное. Она не поступила, сказала, что там все жлобы. Теперь ходит по музеям, скучает, у нее домик на Кипре. Недавно, знаете, куда брала меня с собой? С немцем одним, такой смешной пупсик. – Ревнивая игла уколола мне сердце. – Такой музей: Человек алчный. Немец говорит: «Ну, красивые женщины, ответьте, что нас, разумных людей, убивает?» – Я спрашиваю: «Угадать с трех раз?» – Он страшно обрадовался: «Я! Я!» – «Неужели СПИД и все такое прочее?» – Он говорит: «Нет». Но смеяться перестал. Ой, Кручинин, вы тоже не угадаете, что нас, разумных людей, всех убивает».

«Женская глупость», – предположил я.

«Да вы что! – радостно закричала Маришка. – Пампушки с вареньем! Блины с икрой! Пироги с вязигой! Подрумяненные плюшки! – В чудесном овечкином голоске прорезался священный ужас. – Красное сухое вино! Картошка в масле! Копченый балык! Пельмешки! Суп из акульего плавника! А еще суши, устрицы! Ну совсем ничего нельзя больше есть, Кручинин! Поел и отпал! Что бы ни съел, если ты умный человек, – умрешь!»

И не выдержала: «Вы мне там, наверное, изменяете?»

«Просто активная жизненная позиция», – оглянулся я на Кума.

Глава десятая

Большие начхозы

35

– …знал я одного, – косился Евсеич на Кума. Догадывался, что тому не нравится большая компания. – Самые лучшие годы жизни провел в тюрьме. Конечно, вышел на волю с биографией, это плюс. А минус – туберкулез, вечная хромота. Всегда говорил так длинно, что его никто не слушал. Зачем людям длинные рассуждения, правда? Древние, например, сильно не рассуждали. Ну эти, как их… Ненду… Ренто…

– Неандертальцы? – угадал я. Он изумленно покосился на меня.

А у меня тоже опыт. Попросил как-то одну шпану показать, как проще пройти на соседнюю улицу. Большой индустриальный город, закопченный промышленный район, темные грязные закоулки. А на мне строгий костюм, белоснежная рубашка. Шел на встречу с читателями. Шпана обрадовалась: «Щас покажем». И подтолкнули меня под арку. Я, конечно, уперся. Но неандертальцы так поняли, что стесняюсь. Подняли из лужи. Снова уронили. Наступили на голову. Галстук потом пришлось выбросить, от него несло мочой.

– Умные рассуждения это для умных, – косился Евсеич. – А неандертальцам было не до этого. Они жили по соседству с нашими предками. Каменный век, известно. Выдумали искусство, топор. Только-только нарисуют мамонта на стене пещеры, а наши ушлые предки уже на всех заборах его перерисовывают. Неандертальцы только-только заикнутся, что красота спасет мир, а наши предки уже ловят и насилуют чужих самок.

Таким видел Евсеич мир.

Считал, неандертальцев погубила романтика.

Кусок мяса это хорошо, так рассуждал, но искусство лучше. Куском мяса можно кормиться день, два, ну пусть три, а торговлей порнографическими картинками неопределенно долго. Оказывается, из зависти к высокой осознанности, наши ушлые предки выбили всех неандертальцев поголовно. Только самые каторжные особи успели свалить в Сибирь, рассеялись по глухой тайге. Дали начало нынешним лесным, собираются у Большой лиственницы, пытаются угадать судьбу. Кум немало им помог в продолжении рода. И майор Заур-Дагир, тигр по национальности, тоже не зря давил на вейсманистов-морганистов. Хотел досрочно рапортовать Вождю; о досрочном выведении истинного бессловесного человека:

– Я тоже, когда разорял совхоз…

36

Вверх по косогору.

Ноги вязли в перепрелой хвое.