Дыша духами и туманами

К облегчению Кума и к ужасу начальства, весной сорок пятого года лесная баба не только понесла, но сбежала. Вывели подышать эту сволочь за лагпункт, за блестящую железную колючку, на ежовую зеленую травку. Под открытым небом, под влажным ветерком с дальних проток, в облаке смородиновых запахов обычно собирала лепестки, сладостно жевала, мучительно косилась влажным волосатым глазом на Кума, гладила ладонью отяжелевший живот. Зеки со страхом и вожделением издалека посматривали на лесную. Заводились. Знали, что Кум научил ее снимать сапоги с его коротких ног. Вислая грудь, задница в волосах. Что вдруг нашло на лесную? Оттолкнула стрелка, опрометью бросилась в тайгу, как в сизый смолистый омут. Карабины окисли от пороховых газов, а толку?

32

«Где Зиг?»

«Где Фрида?»

Вопросы повторялись.

Я уже понял, что всем идти к Большой лиственнице нельзя. Что-то этому здорово мешало. Но Святой не мог не идти, а Кум стремился к волшебному дереву всю жизнь. Потому и покрикивал: «Пристегнул я твоего шныря. Братаны придут – разберутся. И с этим разберутся, который в бараке. Гони девку, пусть уходит. Не заблудится. Они прямо сейчас. ЧК всегда начеку!»

«Совсем обнищал, – выдохнул брат Харитон. Может, он правда все знал наперед. – Сам стал как зверь. Никакого осознания».

«Будет, – пообещал Кум. – Руку наложу на дерево, все будет».

И потребовал: «Гони девку!»

«Определенные силы…»

«Гони девку!»

Ярость Кума рассмешила Евелину.

«Аха, гони!» – сказала она и ловко вскочила на пень, длинные ноги красиво дрогнули. «Аха, видел!» – исполняла что-то непристойное, ноги так и ходили. Со сладкой глупостью в глазах. «Аха, вернусь!» Как по сердцу ударил грохот выстрела. Дым густо окутал «скворешню». Гей-та еоп-та гунда-ала. – «Где Зиг?» – Они продолжали торг. – «Мало тебе Антона?» – «Он свое получил». – Дым медленно расплывался. – «Я любого остановлю, – прихвастнул Кум. – Тебе когда-то открыл дорогу, убрал Антона. А теперь эту».

Дым рассеялся.

Евелина лежала, уткнувшись головой в пень.

Теперь комары ее точно высосут, подумал я. «Ничего на свете мне не надо…» Не за час, но высосут. На очереди я. Зачем Святой вел Евелину, если знал, что ей прострелят ногу? Карабин у бедра, узенькое личико Кума улыбалось. «Наживку привел, – ворчал. – Заику уговорил пойти. Я его так пугнул, что не знаю, добежит ли до деревни. А девка подождет. Я ей всего-то в ногу стрельнул, нечего было сюда идти. Отлежится в бараке. Там еще один такой же. Может, и ему сделаю дырку».

«А на Фриду выведешь?»

Кажется, договоренность была достигнута.

Кум осторожно спустился по гнилой лесенке. Ноги короткие, ступня огромная. Сколько ему было? За восемьдесят? С последней ступеньки спрыгнул совсем как молодой. Устойчиво ступал по земле. Будущая встреча с Большой лиственницей грела ему душу. Я невольно заметался между пыльным столом и сейфом. Если он решил не пускать меня к волшебному дереву, значит, не пустит. Пристрелит под кустом, как предупреждал Евсеич. Или в пыльном бараке. Даже просто отстрелит ногу, чего хорошего? Я вдруг увидел еще одну дверь – в задней стене. Вела, наверное, во внутреннее отделение. Крест-накрест перетягивали ее мощные лиственничные горбыли. Гей-та гоп-та гундаала.

Сейчас Кум поднимется по крылечку, откинет засов и воздух опять заволочет кислым дымом.

Но Кум присел на ступеньку и закурил.

Никуда он не торопился. Это зеки на лагпункте (так я понял его бормотание), всегда торопились. Предложи им двойной паек, сразу шевелятся. Как рыбы, когда бросаешь в заводь подкормку. Социально близкими легко управлять несложной системой пайков и премий. Предложи коровьего масла, они горы свернут. Это вейсманистам-морганистам ничто не шло впрок. Настоящие враги народа. Все у них отбери, зубы выбей, залей кровью глаза, они и в карцере будут над чем-то думать. О своем. Осознанность у них другая, умно заметил Кум и потер высокий лоб. Социально близкие без лишней прибавки к пайку ни одного лишнего замаха не сделают, а эти, как полудохлые пчелы: и меда нет, и голова в коросте, а они жужжат. Думают над какими-то своими проектами. Их не заставляют, а они думают. Так интересно, что забывают о пайке. Когда у Офицера закончился первый срок, напомнил Кум, он слезно просил не выгонять его из лагеря. «Права не имею», – отрезал майор Заур-Дагир. – «А кто доведет работу с лесными?» – «У нас незаменимых нет, – резал майор. – Твои собачники доведут. Или привезем профессора из Ленинграда. Он моложе».

Выгнали вейсманиста-морганиста. «Мне же пришлось везти его в город, – жаловался Кум, пуская колечки вонючего дыма. – Я еще в лодке начал отбивать ему почки. Думал – раздавлю под сапогом, ползать будет. А он…»

«Я тоже, когда совхоз разорял…»

Я изумленно прильнул к пыльному окошечку.

Перед Евелиной на корточках действительно сидел Евсеич.