Взгляд девушки скользит по сброшенным сапогам.
Эвелин детально изучает ступни дочери и полное отсутствие педикюра, словно журналисты могли пропустить это сквозь пальцы.
— Клео, это ужасно, - Эвелин усмехается. – Ты ничего не делаешь. Я оставляю на тебя журнал, уезжаю, а что получается? Если ты думаешь, что месяц до следующего выпуска, это много, то ошибаешься. Месяц – это очень мало Клео. Каждый час считается, каждая минута. Я не спала ночами, чтобы выпустить стоящий внимания журнал, а что ты здесь делаешь?
Клео с шумом сглатывает, понурив голову.
Она ей не ответит. Никогда не отвечала, и не ответит сейчас.
— Я разочарована в тебе детка, ты не представляешь, как я на тебя надеялась. Мне казалось, ты уже готова. А что в итоге? – устало вздохнув, Эвелин качает головой. – Ладно, поговорим в ресторане.
— В ресторане? – глаза Клео загораются.
Эвелин хочется подойти и влепить дочери пощёчину за вечное желание что-нибудь жевать.
— Да… ты заслужила, да и мне нужно поесть. Хоть это и собьёт мой график диеты.
У Эвелин не было никакого графика.
Обмен веществ её не подвёл, да и отца Клео тоже, он в подробностях рассказывал Эвелин о своих пухлых щеках юности, и о том, как они пропали, стоило годам перевалить за двадцать.
Но Эвелин всё равно посадила дочь на диету. Диета – это дисциплина.
Способность человека контролировать желания своего желудка.
— Собирайся, я подожду тебя в машине, - в последний раз бросив на Клео суровый взгляд, Эвелин демонстративно тяжело вздыхает.
Пусть думает, что она действительно верила в неё.
Когда Эвелин выходит, секретарши дочери уже нет. Остались лишь смотанные наушники, несколько стикеров, прилепленных на монитор компьютера и заполненное бумагами мусорное ведро.
Обходя ряд идеальных рабочих мест, созданных из картона, Эвелин уже почти настигает дверей лифта, когда видит Джейми.
— Джейми, - слова сами собой вылетают наружу.
Девушка оборачивается, перебрасывая мобильный из одной руки, в другую.
Её чёрные волосы водопадом нефти скатываются по плечам, и, заметив Эвелин, Джейми тяжело вздыхает.
Она именно такая, какой Эвелин хотелось бы видеть Клео.
С ледяным, прожигающим иголками насквозь, взглядом, стопкой бумаг подмышкой и в идеальном платье.
Тёмно-зелёное, практически сливающееся с оттенком её глаз, едва достающее до колен.
Походкой модели Джейми подходит к Эвелин, и её совершенные пальчики с ноготками, выкрашенными в чёрный лак, скользят по мобильному, отключая его.
— Эвелин. Не знала, что ты здесь.
— Хочу поужинать с Клео, - отвечает, Эвелин, слабо кивая. – Как твои дела?
— Отлично, - раздражённо закатив глаза, Джейми подаётся вперёд. – Ты уже слышала о нашей вчерашней летучке?
— Да, мне рассказали... о её идеях и… новшествах.
— Неслыханная глупость, - шипит Джейми. - Она хочет добавить душевности журналу, какая чушь! Я читаю этот журнал с детства, и я не хочу слушать бумажные сопли невидимых людей! Это журнал мод, а не нытья.
— Я понимаю, о чём ты, - Эвелин бросает опасливый взгляд в проход, надеясь, что Клео ещё не вышла. – Перед выходом журнала я приеду с советом директоров. Мы завалим каждую её идею на корню. Сначала она опозорится, рассказывая о чуши, что забрела в её голову, а потом будет делать только то, что я скажу.
Улыбнувшись, Эвелин пожимает плечами.
— Как и всегда было, милая.
Джейми зло усмехается, Эвелин приходит в восторг от крохотной морщинки, что появляется на лбу у девушки, когда её глаза окрашиваются в болотный оттенок ненависти.
— А что насчёт бюджета на съёмку новой коллекции? Она его урезала! Почти на десять процентов и отказалась от четырёх страниц рекламы.
Эвелин судорожно вздыхает, прижимая руки к груди.
— Боже, дай мне сил… она гонит меня в могилу. Целенаправленно уничтожает, и кто после этого смеет говорить, что я плохая мать?
Проведя рукой по плечу Джейми, Эвелин кивает девушке и исчезает в лифте.
Её ждёт трудный вечер.
~***~
Wallse.
Один из лучших ресторанов Нью-Йорка, где каждый вечер собирались избалованные, желающие покрасоваться перед остальными, зажиточные лицемеры.
Клео ненавидела это место с детства.
Потому, что Эвелин здесь все знали.
Стулья едва ли не сами отодвигались, когда она подходила к столу, а официанты были готовы свою голову зажарить, лишь бы угодить.
Но, всё же здесь было красиво. Резные стулья с дощатыми спинками, свечи в высоких канделябрах, на стенах картины маслом, создававшие ощущение уюта, уединения.
Столики были развёрнуты к стенам, в центре всего один, за ним сидели редко, в основном, если посетители курили.
В остальном, люди заходили, смеялись друг другу в лицо и выбирали тёмный угол, чтобы скрыться от любопытных глаз, затерявшись среди неровных мазков чужих картин.
Эвелин обожала столик в крохотном уголке ресторана. Над ним висела картина, изображавшая двух любовников в смятении ветра.
Он был тёмно-розовым, срывал их одежду, трепал волосы, искажал черты, и каждый раз, приходя сюда, Клео надеялась, что взгляд девушки станет равнодушным, а руки парня ослабнут, и он будет готов выпустить её в жестокий мир ветра.
Только ничего не менялось.