Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь

Эта мрачноватая сцена хорошо иллюстрирует душевное состояние Сэлинджера в первые послевоенные дни, тогдашнюю его отчужденность и внутренний разлад. Он пребывал в нем и в конце 1946 года, исподволь подходя к тому, чтобы «срывающимся голосом» спеть песню о тех, кто среди всеобщего ликования продолжает сводить счеты с пережитым. Первые такты этой песни в прозе будут готовы у Сэлинджера через год.

Тем временем в ноябре 1946-го он получил известие, что рассказ «Небольшой бунт на Мэдисон-авеню» наконец увидит свет в декабрьском номере «Нью-Иоркера». Ему об этом сообщила его литературный агент Дороти Олдинг, а ее о публикацмм уведомил тот самый Уильям Максуэлл, который в январе 1944-го заявлял, что зазнайка Сэлинджер «Нью-Йоркеру» «совсем не подходит».

Известие Сэлинджера чрезвычайно обрадовало. После затянувшегося периода молчания, за которым последовали несколько месяцев напряженного труда, ему не терпелось Напомнить о себе читающей публике. Рукопись «Небольшого Пунш» целых пять лет пролежала в «Нью-Йоркере», и он уже отчаялся когда-либо увидеть рассказ на журнальных страницах. Сэлинджер продолжал предлагать «Нью-Йоркеру» все новые н новые рассказы, но в душе поставил на этом журнале крест. Теперь же, когда появилась реальная перспектива публикации, Сэлинджер был готов на все, лишь бы публикация состоялась.

Девятнадцатого ноября он написал Уильяму Максуэллу письмо, в котором благодарил редактора за обещание опубликовать «Небольшой бунт на Мэдисон-авеню». Если в 1944 году Сэлинджер пытался диктовать условия публикации рассказа «Элейн», то на сей раз предлагал внести в текст любые изменения, какие редакция сочтет необходимыми. Он сообщал редактору, что в данный момент заканчивает отделку семидесятипятистраничной повести под названием «Опрокинутый лес», над которой начал работать в августе и которую планирует закончить через два дня. Сэлинджер обещал, закончив с повестью, сразу же взяться за подготовку «Небольшого бунта» для опубликования в «Нью-Йоркере». Окрыленный открывшимися перед ним перспективами, он также уведомил Максуэлла, что Дороти Олдинг на днях вышлет ему новый рассказ, озаглавленный «Девчонка без попки в проклятом сорок первом».

«Небольшой бунт на Мэдисон-авеню» был напечатан и номере «Нью-Йоркера», вышедшем 21 декабря 1946 года.

Сэлинджера не смутило, что рассказ был помещен на последних страницах среди рекламных объявлений. Главное, исполнилась мечта, которую он лелеял с тех самых пор, как всерьез занялся литературным творчеством. Интуиция подсказывали Сэлинджеру, что запоздалый дебют в «Нью-Йоркере» чреват переменами в его писательской судьбе.

В январе 1947 года, отметив свой двадцать восьмой день рождения, он наконец съехал с родительской квартиры на Парк-авеню и поселился в городке Тарритаун, расположен ном в двадцати километрах севернее Манхэттена. Свое новое обиталище он описывал Элизабет Мюррей, как «маленький обустроенный гараж, который квартирная хозяйка не вполне уверенно называет словом «студия». Спартанское, но зато недорогое жилье идеально подходило для художника. Расположенное не слишком далеко от оживленных городских кварталов, оно тем не менее позволяло избежать лишних соблазнов. В тарритаунской квартире Сэлинджер получил возможность сосредоточиться на творчестве, укрывшись и от родительского любопытства, и от праздной суеты Гринич-Виллидж. Тарритаун стал, так сказать, его собственным опрокинутым лесом.

Практически одновременно с водворением на новой квартире Сэлинджер узнал, что «Нью-Йоркер» не принял рукопись «Девчонки без попки». Но отказ его отнюдь не обескуражил — он уже твердо вознамерился примкнуть к «прикормленной шайке мелких Хемингуэев», каковой прежде в шутку попрекал редакцию «Нью-Йоркера». Поэтому в том же январе 1927 года Сэлинджер предложил вниманию редакции еще одну вещь — но не «Опрокинутый лес», как того можно было бы ожидать, а небольшой рассказ под названием «Рыбка-бананка».

Рассказ вызвал некоторый интерес у редакторов, отметивших в нем, однако, серьезные недостатки. Двадцать второго января Максуэлл писал литературному агенту Сэлинджера:

«Отдельные места в рассказе Дж. Д. Сэлинджера «Рыбка-бананка» нам очень понравились, однако мы не обнаружили в нем ни вразумительной истории, ни сколько-нибудь уловимого смысла. Если мистер Сэлинджер сейчас в городе, ни мог бы зайти ко мне поговорить о его публикациях в Нью-Йоркере».