Дж. Д. Сэлинджер

Распашная дверь из столовой хлопнула, и в кухню вошла хозяйка дома Тяпа Танненбаум. Маленькая женщина двадцати пяти лет, почти безбедрая, с бесформенными, бесцветными секущимися волосами, заткнутыми за очень крупные уши. Одета она была в джинсы по колено, черную водолазку, носки и мокасины. Если не брать во внимание шутовскую кличку и общую некрасивость, Тяпа – в смысле запоминающихся навсегда лиц, неумеренно восприимчивых, неброских, – была женщиной поразительной и совершенной. Она сразу подошла к холодильнику и открыла дверцу. Заглянула внутрь, расставив ноги и уперев руки в колени, и присвистнула – немузыкально – сквозь зубы, отметив такт вольным покачиванием зада из стороны в сторону. Сандра и миссис Снелл не раскрывали ртов. Последняя не спеша загасила сигарету.

– Сандра…

– Да, мэм? – Сандра настороженно смотрела мимо шляпки миссис Снелл.

– А маринованных огурцов у нас не осталось? Я хочу принести ему огурец.

– Он их съел, – осведомленно отрапортовала Сандра. – Съел их все вчера, перед тем как спать. Там только два и оставалось.

– А. Ладно, я куплю, когда буду на станции. Думала, смогу выманить его из лодки. – Тяпа захлопнула холодильник, подошла к окну и выглянула на озеро. – Нам еще что-нибудь нужно? – спросила она, не поворачиваясь.

– Хлеба только.

– Я оставила ваш чек на столе, миссис Снелл. Спасибо.

– Хорошо, – сказала миссис Снелл. – Слыхала, Лайонел сбежать собрался. – Она коротко рассмеялась.

– Да уж точно похоже на то, – ответила Тяпа и сунула руки в задние карманы.

– Ну, далеко-то не сбежит, – произнесла миссис Снелл, снова хмыкнув.

У окна Тяпа чуть шевельнулась, чтобы не стоять совсем спиной к столу.

– Не сбежит, – сказала она и заправила прядку за ухо. После чего прибавила – чисто для сведения: – Он с двух лет сбегает из дома. Только не очень старается. По-моему, дальше всего он ушел – по крайней мере, в городе – до Променада в Центральном парке. Всего пару кварталов от дома. А наименее далеко – или ближе всего – до дверей подъезда в нашем доме. Задержался, чтобы с отцом попрощаться.

Женщины за столом рассмеялись.

– Променад – это где в Нью-Йорке на коньках катаются, – весьма светски сообщила Сандра миссис Снелл. – Дети и прочие.

– А! – ответила миссис Снелл.

– Ему тогда три было. Всего в прошлом году, – сказала Тяпа, вытаскивая пачку сигарет и книжку спичек из бокового кармана джинсов. Она закурила, а обе женщины воодушевленно ее разглядывали. – Переполоху было. Мы всю полицию на уши поставили.

– И нашли? – спросила миссис Снелл.

– Еще б не нашли! – презрительно сказала Сандра. – Как вы думаете?

– Его нашли в четверть двенадцатого ночи, в середине… господи, февраля, по-моему. В парке больше ни одного ребенка. Только грабители какие-нибудь да всякие бродячие выродки. Он сидел на эстраде и катал по щелочке мраморный шарик. Замерз чуть не до смерти и на вид был…

– Святый боженька! – произнесла миссис Снелл. – А чего ж он так? То есть чего ж он сбежал-то?

Тяпа выдохнула кривое кольцо дыма на оконное стекло.

– Какой-то ребенок в парке подошел к нему в тот день и сбил с толку невнятной дезинформацией – сказал: «Пацан, от тебя воняет». По крайней мере, мы думаем, что все из-за этого. Не знаю, миссис Снелл. Как-то уму непостижимо.

– А давно он так делает? – спросила миссис Снелл. – То есть давно он так?

– Ну в два с половиной года, – поделилась биографическими данными Тяпа, – он укрылся под раковиной в подвале нашего дома. В прачечной. Наоми-как-то-там – его близкая подруга – сообщила ему, что у нее в термосе червяк. По крайней мере, именно это нам удалось из него выудить. – Тяпа вздохнула и с длинным столбиком пепла на сигарете отошла от окна. Двинулась к сетчатой двери. – Попробую еще разок, – сказала она женщинам вместо прощания.

Те рассмеялись.

– Милдред, – не перестав смеяться, обратилась Сандра к миссис Снелл. – Вы на автобус опоздаете, если не поторопитесь.

Тяпа закрыла за собой сетку.

Она стояла на покатой лужайке, и низкое вечернее солнце било ей в спину. Ярдах в двухстах впереди на кормовой банке отцовского швертбота сидел Тяпин сын Лайонел. Привязанный, со снятым гротом и кливером швертбот покачивался под идеальным прямым углом к дальнему концу пирса. Футах в пятидесяти брюхом кверху плавала отцепившаяся или брошенная водная лыжа, но прогулочных лодок на озере не было, лишь корма рейсового катера удалялась к Пристани Лича. Странное дело, но Лайонел будто расплывался у Тяпы перед глазами. Солнце жарило не особо, но светило ярко, и что бы ни было там вдалеке – мальчик, швертбот, – все дрожало и преломлялось, как палка в воде. Через пару минут Тяпа бросила вглядываться. Растерев по-армейски бычок, она двинулась к пирсу.

Стоял октябрь, и доски уже не били ей в лицо отраженным жаром. Она шла, сквозь зубы насвистывая «Малышку из Кентукки»[70]. Дойдя до конца, присела на корточки – колени щелкнули – на правом краю и посмотрела вниз на Лайонела. До него можно было достать веслом. Он не поднял головы.

– Эй, на борту, – сказала Тяпа. – Дружище. Пират. Грязный пес, я вернулась.