Дж. Р. Р. Толкин: автор века. Филологическое путешествие в Средиземье

When you go home tell them of us and sayFor your tomorrow we gave our today.

(Просим вас, чтоб, воротясь домой,Вы родным и близким рассказали,Как за ваше будущее мы настоящее свое отдали.)

Как некоторые из вышеупомянутых известных писателей, творивших в жанре фэнтези, Толкин пережил войну, и наряду с твердой верой в (некое) Провидение в его книгах сквозит разочарование ветерана, вернувшегося домой.

Но обратим свой взор от этого намека на высокие материи к вещам почти нелепым. Как я отмечал ранее, между литературными критиками разгорелась нешуточная борьба за звание автора самого необдуманного комментария в адрес Толкина. Среди претендентов на победу можно назвать профессора Марка Робертса из Кильского университета: в своей статье о «Властелине колец», опубликованной в журнале «Критические эссе» (Essays in Criticism) за 1956 год, он написал:

Книга не основана на понимании реальности, которое невозможно отрицать, не опирается на некое стратегическое мировоззрение, которое одновременно составляло бы ее смысл.

Разумеется, в нашем постмодернистском мире трудно придумать хоть какое-нибудь «понимание реальности», которое никто бы не смог отрицать, однако профессор Робертс писал в более простую для критиков эпоху. На самом деле он, очевидно, пытался поставить на Толкине крест исходя из формулировок и взглядов самого авторитетного на тот момент критика — Ф. Р. Ливиса. «Властелин колец», как и многие современные произведения в жанре фэнтези, и в самом деле никак не вписывается в аккуратный перечень романов, приведенный в работе Ливиса «Великая традиция» (The Great Tradition). Однако когда Робертс утверждает, что в книге Толкина отсутствует «стратегическое мировоззрение, которое одновременно составляло бы ее смысл», то просто диву даешься его слепоте. Как я попытался показать в этой и предыдущей главах, во «Властелине колец» почти на каждом из уровней все сходится — нравится это кому-то или нет.

Разумеется, хитросплетения сюжета порождают парадоксы (и антипарадоксы) для читателей, а для героев — неопределенность и «ошеломление». Такая неопределенность в отношении себя и других отражается и в двойственном характере Кольца (оно отчасти усиливает движения души, а отчасти само обладает злой волей) и основного источника зла — то ли внутреннего, то ли внешнего. Я уже говорил, что «стратегическое мировоззрение» в этом произведении на самом деле тоже двойственно и сочетает в себе черты боэцианства и манихейства и что обе эти концепции периодически бывают представлены с равным весом, будь то в Могильных Топях (манихейство, но, возможно, лишь кажущееся) или на Кормалленском поле (боэцианство, но мимолетное).

Пробираясь через эту постоянную неопределенность, персонажи книги руководствуются проработанной теорией «случая» или «удачи», которая представляется прекрасно знакомой, даже бытовой, но при этом весьма последовательной с филологической и философской точки зрения, и концепцией мужества, имеющей столь же древние корни, но при этом не чуждой и современности (как говорил сам Толкин), поскольку рассказы о ней встречаются в самых разных воспоминаниях о Первой мировой войне. Вполне возможно, что кому-то мировоззрение Толкина не близко (хотя на меня и многих других людей, не исповедующих христианство столь же ревностно, как он сам, его взгляды произвели неизгладимое впечатление). Однако в неспособности увидеть в его произведении хоть какое-то мировоззрение видятся некое упрямство и протест, порожденный усталостью.

Вне всякого сомнения, профессор Робертс имел в виду, что Толкин не разделял его мнение, которое характерно для его эпохи и социального класса, и что особенно серьезные разногласия между ними касаются вопроса о природе и источнике зла, который, на мой взгляд, составляет главную тему «Властелина колец» и многих других современных произведений в жанре фэнтези. Стоит задуматься над тем, какие взгляды излагались Толкину и другим ветеранам войны официальными рупорами современной ему культуры, скажем, в 1920–1930-х годах. В начале ХХ века в массовое сознание стало проникать учение Фрейда, о чем свидетельствует тот факт, что в Оксфордский словарь английского языка с опозданием и большой неохотой были внесены такие слова, как «вытеснение», «комплекс», «бессознательное», «психологическая травма». Против объяснения поступков людей действием «бессознательного», в частности, возражал Льюис (вероятно, при поддержке остальных членов клуба «Инклинги»), поскольку оно, по его мнению, приводило к размыванию ответственности и чувства личной вины.