Дж. Р. Р. Толкин: автор века. Филологическое путешествие в Средиземье

Как и лесные дикари, барлог отчасти обязан своим появлением одной проблеме, с которой Толкин столкнулся в качестве редактора. Ему довелось редактировать древнеанглийскую поэму под названием «Exodus» («Исход»), которая, как ряд других древнеанглийских поэтических произведений, представляла собой пересказ отдельных фрагментов Библии. Упомянутая работа Толкина, восстановленная по материалам его лекций, увидела свет лишь после его смерти. Поскольку это поэтическое произведение одновременно представляет собой пересказ и отдельный фрагмент, ему никогда не уделяли значительного внимания в литературоведческих учебных программах, однако Толкина оно, напротив, заинтересовало. Так, ряд языковых нюансов текста заставил его прийти к выводу, что это произведение было написано раньше, чем поэма «Беовульф». Он считал, что автор «Исхода», как и автор «Беовульфа», был хорошо знаком с местной дохристианской мифологией, которую можно восстановить, тщательно проанализировав ошибки, сделанные безграмотными переписчиками. В частности, автор поэмы неоднократно упоминает некую Sigelwara land (земля Сигелвара). В современных словарях и изданиях слово Sigelwara неизменно переводится как «эфиопы». Толкин, как и во многих других случаях, считал этот вариант ошибочным. Он полагал, что это еще одно сложносоставное слово, сконструированное по тому же принципу, что и *wudu-wasa и *hol-bytla, и настаивал на том, что оно должно писаться как *sigel-hearwa.

Еще в самом начале своей карьеры Толкин опубликовал две объемные статьи, которые в настоящее время научное сообщество обходит своим вниманием, и выдвинул в них предположение о том, что *sigel-hearwa был чем-то вроде огненного великана. Первая часть этого слова означала одновременно «солнце» и «драгоценный камень», а вторая происходила от латинского carbo, то есть «сажа». Толкин полагал, что когда англосакс, живший в лишенные письменности Темные века, говорил sigelhearwa, он имел в виду вовсе не Эфиопию или Книгу Исход, о которых среднестатистический житель Англии в ту пору никогда и не слыхивал, а

в качестве предков Silhearwan с их раскаленными докрасна глазами, из которых летели искры, и черными, как сажа, лицами видел скорее сынов Муспелля [огненного великана из древнескандинавской мифологии, который устраивает конец света], чем сыновей Хама.

Вполне возможно, что из этого объединения слов «солнце» и «драгоценный камень» у Толкина родилась идея «Сильмарила». Образ огненного великана прослеживается как в мимолетном описании орка-предводителя, ударившего Фродо копьем (у него были «смуглое» лицо, красный язык и «горящие, словно угли, глаза»), так и в облике Великого Лиха Дарина (Дьюрина), Барлога.

Разумеется, изучение этимологии нисколько не приближает нас к пониманию того, как в сюжете появился барлог, и не позволяет разгадать, как Толкину удалось сохранять нарастающее напряжение в главах про Морию — «Путешествие во тьме» и «Морийский мост». Одной из особенностей этих глав является их явный уклон в старину: эльфийские руны, начертанные на Западных Воротах, гномские руны на могиле Балина (и те и другие полностью воспроизводятся в тексте романа), Гэндальф, склонившийся над изодранной рукописью в Летописном чертоге. Еще их отличает некоторая относительная недосказанность. В отличие от многих своих подражателей, Толкин понимал, что постоянное нагнетание обстановки приводит лишь к ослаблению драматизма. Вот почему мы узнаем об опасностях, которые таит в себе Мория, очень постепенно: сперва Арагорн выражает нежелание возвращаться в морийские подземелья, говоря: «Слишком солоно мне там пришлось» (при этом он так и не уточняет, что же там с ним произошло), затем в ответ на камень, брошенный Пином в колодец, из недр раздается загадочный стук (Гимли утверждает, что это был стук молота, но правду мы так и не узнаем), а потом Гэндальф упоминает про Великое Лихо Дарина. Задолго до появления барлога Толкин неоднократно дает нам понять, что тот собой представляет: орки пятятся, словно опасаясь собственного союзника; после поединка с некоей загадочной силой Гэндальф признает: «Мне повстречался страшный противник», хотя никто этого противника еще даже не видел; когда барлог приближается к Морийскому мосту, чтобы пересечь его, тролли и орки вновь стараются не попадаться ему на пути. Даже когда он наконец становится виден, его описание и облик оказываются весьма размытыми и нечеткими.

Путники увидели исполинскую тень, окутанную космато клубящейся тучей, в ней угадывалась свирепая мощь, внушающая ужас всему живому.