Джек Кетчам. Повести и рассказы.

Был август, и на Манхэттене было так жарко, что от большинства таксистов пахло старыми сэндвичами с салями, оставленными поджариваться на солнце. Я только что закончил освещать фестиваль Вудсток, четыреста тысяч детей, стремящихся обеими руками ухватиться за мир, любовь, наркотики и музыку, трехдневный сладострастный кошмар пробок, дождя, грязи и ужасных санитарных условий. Неделю назад я был в Лос-Анджелесе, освещал убийства в доме Тейт и Полански[9]. Я был выжжен и измотан. Я попросил перерыв в великой бесконечной цепи историй и чудесным образом получил пять дней отпуска. Девять, если считать выходные.

А где была Лора? Лора была в Афинах, работала над статьей об "Olympic Airlines". Оказалось, что она уже почти закончила. Я прыгнул в самолет.

В Афинах мы не останавливались. Там останавливаются только самые слабовольные туристы. Афины сильно бомбили во время Второй мировой войны, а затем отстроили на скорую руку. Если не считать Плаки — Старого города рядом с Парфеноном — и холма Ликавитос по ту сторону долины, Афины нельзя назвать красивым городом. Он серый и невзрачный на вид. Мы провели там одну ночь, восстанавливая силы после перелета, и на следующее утро первым делом отправились на такси в порт Пирей, а затем на пароме на остров Миконос, входящий в группу Кикладских островов.

В августе в глубине Миконоса пустынно. Вы почти ожидаете увидеть босоногого пророка с посохом в руке, поднимающегося на очередной холм. Вам повезет, если вы где-нибудь увидите что-то зеленое, если только это не смятая пачка "Salems", выброшенная туристом. Зато на берегу всегда дует ветерок, и вы можете с комфортом сидеть в девяностоградусную жару весь день напролет. Мы с Лорой остановились на берегу, в маленьком восьмикомнатном отеле с видом на гавань.

Мы прекрасно провели время. Целыми днями нежились на солнце и плавали в бирюзовом море на нудистском пляже, куда можно было добраться только на пароме. Лора оберегала бледную нежную грудь, которая до этого никогда не видела солнца. Теплые вечера мы проводили под открытым небом, сидя в тавернах за вином и мезе, долмадакьей,

приготовленными на гриле креветками и кальмарами, тарамасалатой и пряным кефтедесом. Ночами мы возвращались в тела друг друга, смеясь, как уличные дети, у которых есть секрет. Или как пловцы, плывущие в Эгейском море, поддерживаемые нестареющими водами.

Мы познакомились с французскими туристами, английскими туристами, голландскими туристами и с многими местными жителями — с теми, кто все еще сохранил стойкость и дружелюбие, чтобы общаться со всеми этими чужаками три месяца подряд. Мы с трудом подбирали слова. Мы много смеялись, танцевали в клубах, много пили, и ни у кого из нас по утрам не болела голова.

Вечером перед отплытием мы поужинали в баре "Sunset" на противоположной от гавани стороне острова и наблюдали, как великолепный красный шар опускается в медленно темнеющие воды, от сине-зеленых до фиолетово-черных. Мы помахали знакомой австралийской паре, сидевшей за соседним столиком, но не пригласили их к себе. Мы прощались с островом. Медовый месяц — наш первый настоящий медовый месяц — подходил к концу. Мы не торопились за вином и ужином, а потом за французским десертом и крепким темным кофе. После этого мы выпили пару бокалов бренди "Метакса".

Я оплатил счет, мы вышли, и рука об руку бродили по острову в том стиле, к которому уже успели привыкнуть, намеренно и с удовольствием теряясь в узких беленых улочках, которые петляли вверх, вниз и снова вверх, мимо ветряных мельниц, резко выделяющихся на фоне морского пейзажа, магазинов и маленьких беленых домиков с голубыми ставнями. Время от времени сквозь теплую безветренную ночь к нам доносилась музыка из клубов, — далекие отголоски веселья. Наконец наш отель оказался рядом. Мы решили выпить напоследок бренди в таверне на берегу гавани.

Мы сели за столик на открытом воздухе. И тогда я понял, что мой карман пуст.

Что мой бумажник пропал.

Вернуться по нашим следам было невозможно. Слишком много мы плутали по множеству улиц в городе, спроектированном специально как лабиринт, чтобы одурачить древних пиратов. Оставалась только одна надежда найти эту чертову штуковину, и она заключалась в том, что я оставил ее в ресторане после оплаты счета. Мы все равно обыскали все вокруг. И теперь не было ничего радостного в том, что мы заблудились. Мы не туда поворачивали, принимали неверные решения, нам приходилось возвращаться по своим следам. Я начал чувствовать себя так, как должно быть, чувствовали себя те пираты, разочарованные, сбитые с толку и злые. Эти чертовы миконцы! Неужели они не могли провести ни одной прямой линии?