Джек-потрошитель с Крещатика

«Легендарные времена оборвались, и внезапно и грозно наступила история. Я совершенно точно могу указать момент ее появления: это было в 10 часов утра 2 марта 1917 г., когда в Киев пришла телеграмма, подписанная двумя загадочными словами:

— Депутат Бубликов.

Ни один человек в Киеве, за это я ручаюсь, не знал, что должны были означать эти таинственные 15 букв, но знаю одно: ими история подала Киеву сигнал к началу. И началось и продолжалось в течение четырех лет. Что за это время происходило в знаменитом городе, никакому описанию не поддается. Будто уэльсовская анатомистическая бомба лопнула под могилами Аскольда и Дира, и в течение 1000 дней гремело и клокотало и полыхало пламенем не только в самом Киеве, но и в его пригородах, и в дачных его местах в окружности 20 верст радиусом. Когда небесный гром (ведь и небесному терпению есть предел) убьет всех до единого современных писателей и явится лет через 50 новый, настоящий Лев Толстой, будет создана изумительная книга о великих боях в Киеве. Наживутся тогда книгоиздатели на грандиозном памятнике 1917–1920 годам.

Пока что можно сказать одно: по счету киевлян у них было 18 переворотов. Некоторые из теплушечных мемуаристов насчитали их 12; я точно могу сообщить, что их было 14, причем 10 из них я лично пережил».

В отличие от Михаила Афанасьевича, Вильгельм Александрович лично пережил все киевские перевороты гражданской войны. Эйфория 1917 года довольно быстро утихла. Кто успел, «отбыли путешествовать» дальше на юг, надеясь, что туда большевики не прорвутся. Оставшиеся же в Киеве жители (а большинству киевлян, надо заметить, не приходило в головы уезжать, бросая родные дома и надежды на восстановление привычного уклада жизни) «имели удовольствие» познакомиться с головорезами армии Муравьева, отбившей город у инфантильной Центральной Рады после девятидневного обстрела мирных районов из тяжелых орудий. Формально зимой 1918 года к власти в городе пришли большевики, на самом деле — голодные бандиты, которым, в лучших традициях варваров, командующий на несколько дней отдал захваченную территорию на разграбление. Шутки кончились. Узаконенные грабежи и убийства тех дней пугали даже самих большевиков, приехавших в город следом за Муравьевым. «Трупы, трупы и кровь. Тогда расстреливали всех. Просто на улицах», — вспоминает украинский большевик В. Затонский, которого и самого чуть не расстреляли, когда он по ошибке предъявил патрульному Красной Армии свидетельство члена Украинского правительства. Затонского спасло то, что во втором кармане у него вовремя обнаружилось другое свидетельство — мандат члена Совнаркома за подписью Ильича. Вильгельма же Александровича, за неимением мандатов, спасала, как ни странно, сила искусства. Вот как пишет об этом Николай Прахов:

«Во время гражданской войны гостиница “Прага” трижды занималась комендатурой под помещение для войск Красной Армии. Всех жильцов выселяли, но Котарбинского не трогали. Дверь своей комнаты он во время переворотов принципиально не закрывал, и приходившие к нему красноармейцы докладывали коменданту, что в этом номере живет безобидный художник и пишет картины. Приходил комендант, проверял документы и говорил: “Ну, живите, вы нам не мешаете”.

Первый раз комендант был молодой, простой крестьянский парень из какой-то юго-западной губернии. Однажды пришел и, очень конфузясь, показал фотографическую карточку молоденькой девушки и спросил, не может ли художник выполнить “за деньги” его заказ: срисовать ему карандашом с нее портрет? Котарбинский понял, что это “зазнобушка” парня, и не “срисовал карандашом”, как просил заказчик, а написал масляными красками на холсте эту головку, и когда через несколько дней комендант пришел за заказом, подарил ему портрет. Эффект получился совсем неожиданный: молодой боец был так обрадован, что схватил руку художника и поцеловал ее. “Вероятно, вспомнил, как у себя в деревне целовал руку отцу или деду в очень торжественных случаях своей жизни”, — объяснял потом сконфуженный художник.

Мне самому пришлось испытать несколько раз, какое сильное влияние оказывало искусство на непосредственные натуры красноармейцев».