Джек-потрошитель с Крещатика

Головокружительная скорость исполнения заказа изумила Катю — однако, не слишком. Возможно, увидев даму в дорогих украшениях, художник сразу уразумел, что она будет щедрой. А возможно — и даже скорее всего, как и прочие, был сражен наповал красотой темноглазой Катерины Михайловны Дображанской и, как случается с творческими людьми, понесся за новым вдохновением, забыв про прелестницу в соседней комнате. Последняя же наверняка модель, работает за деньги, а значит, будет ждать сколько угодно.

— Придвиньтесь, прошу вас… — сказал он.

— Придвинуться к чему? — спросила Катя.

Художник не ответил на вопрос, увлеченный работой.

— Я никогда не видел таких фантастических дам… Нет… Таких, как вы, никогда… Только сегодня… Упоительный день, вы не находите?

Катерина невольно обратила взор к тусклому дню за окном — там начал моросить мерзкий и мелкий дождик — трудно было придумать погоду противней. Но Котарбинский был увлечен даже сегодняшним днем.

«Врубель для бедных», — вспомнила определение Катя. — Но в жизни он скорее уж Врубель наоборот…»

Вильгельм Александрович и Михаил Александрович. Оба поляки по крови. Оба выбрали путь живописца, вопреки воле родителей. Оба приехали в Киев расписывать собор по приглашению профессора Прахова. У обоих была несчастная первая любовь… Но Врубель увидел в ней бездну. А для Котарбинского даже печаль стала светлым вдохновением. Оба сошлись с женой профессора Эмилией… Но для первого она стала той самой неразделенной любовью — его собственным ангелом ада, а для второго — ангелом-покровителем, лучшим другом, Вильгельм умер в старости у нее на руках.

Дивный пример, как одни и те же люди и вещи могут стать горем одного и счастьем другого. Как в горе может прятаться страшное счастье, а в счастье — страдание.

Именно способность проваливаться духом в бездонные миры породила гений Врубеля. А творчество Котарбинского оказалось таким же поверхностным или, скорее, парящим — легким, как его нрав.

За исключением разве что одного полотна — Черного Ангела с лицом прекрасного чудища, с глазами, полными темной бездны… Той самой бездны, которой были наполнены взгляды всех персонажей картин Михаила Врубеля.

— Маша, что ты делаешь?! — вскричала Чуб, едва не выпустив из рук принесенный из кухни поднос с ритуальной едой: коливом, заправленным медовой сытой, и горячими пирожками.

С трудом умостившись в узком пространстве, упершись ногами в мраморный портал камина, Маша сидела на каминной полке и напряженно смотрела на дверь через лошадиный хомут.

— Ты чё, хочешь увидеть привидение? — раскусила ее Даша Чуб.

— Ты сказала, кошки на кого-то шипели, — оправдалась Ковалева. — И свербь лопнула. Здесь кто-то есть. Кто-то уже пришел к нам…

— Ты его ждешь? Врубеля, да?

— Не обязательно… — белокожая Маша порозовела до корней рыжих волос.

— Ладно трындеть! — поставив поднос, Чуб подошла к подруге и помогла той спуститься на пол. — Хочешь увидеть его, так и скажи. Мира ведь нет. И ты тоже, — обратилась она к Акнир, появившейся в дверях с круглым трехногим металлическим горшочком в руках. — Неужели так трудно сказать, что ты хочешь увидеть покойную маму? Это ж нормально! Зачем шифроваться?

— Хочу, — суховато подтвердила дочь бывшей Киевицы.

Акнир поставила горшок с тремя ножками в виде когтистых лап в камин на огонь. Красноватая, похожая на борщ жидкость в горшке забурлила. Из кухни в комнату уже доносились другие невероятные запахи — готовить Василиса была мастерица. Оставалось надеяться, что часть яств, предназначенных мертвым, достанется также и живым.

— Ну и чего было врать? «Я не жду ее, не жду», — передразнила Даша.

— Хочу. Но не жду, — подтвердила Акнир. — Души умерших никогда не приходят без надобности. Либо душечкам плохо на том свете, и они не могут найти там покоя. Либо хотят предупредить, что плохое случится с тобой. И, понятно, я надеюсь, что маме там очень неплохо, а мне будет неплохо жить тут. Но как дочь, конечно, хочу ее снова увидеть…

Ведьма воровато и быстро оглядела круглую комнату Башни, словно спрашивая: «Мама, может, ты все-таки здесь?» — и резко мотнула головой.

— А я приняла сегодня решение, — то ли созналась, то ли повинилась Маша Ковалева. — Я не хочу рассказывать сыну о его настоящем отце, по крайней мере, пока он не вырастет. Но если к нему на Деды́ будет ежегодно приходить привидение Врубеля…

— Твое решение — по боку, — поняла Даша Чуб.

— И я не могу винить Врубеля — ведь он придет не ко мне, а к сыну… Ведь там, в Прошлом, его единственный сын Савушка умер. Мне кажется, Врубель хотел бы узнать, что не остался бездетным, что у него есть наследник… Он может почувствовать это и прийти. Или мне все же лучше самой пойти в Прошлое и сказать ему? Но если скажу — должна показать ему сына. А если покажу — должна сказать Мише, что у него есть настоящий отец, и это — не Мир. А если я скажу так, Мир может обидеться, ведь он называет Мишу «мой сын». А если не скажу…

— Мамочки, Маша, какая же ты заморочливая! — возопила Чуб. — Скажи прямо, ты хочешь увидеть Врубеля?