Джип из тыквы

Вообще-то термин «эмпатия» придумал один англо-американский психолог, и было это лет сто назад. А одно из первых определений эмпатии дал сам Фрейд! Но даже он мне в моих поисках истины не помощник, потому что психологи называют эмпатией всего лишь осознанное сопереживание текущего эмоционального состояния другого человека.

С точки зрения психологии эмпатия – это норма. Существуют даже методики выявления у людей уровня способности к эмпатии. То есть и в этом деле, как и в других, кто-то может быть бездарностью, а кто-то гением. Но это не та эмпатия, которую проявляю я.

Моя эмпатия – именно то, о чем пишут фантасты. В их произведениях это состояние считается экстрасенсорным и доступным лишь некоторым людям. Такая эмпатия похожа на эмоциональную телепатию и может включать в себя способность воспринимать чужое эмоциональное состояние «напрямую», даже без контакта с человеком, умение транслировать его состояния и разные другие фокусы, которых я пока не делала.

Мне бы для начала разобраться с тем, что я уже исполняю!

В шахматной терминологии есть слово «пат» – это такая безвыходная ситуация, когда ни один из противников не может победить и им приходится соглашаться на ничью. И есть «мат» – это безоговорочная победа.

Я придумала шутку, понятную только мне: «эмпатовая ситуация» и «эмматовая». Эмпатовая – это когда я вижу свечение чужих эмоций. Эмматовая – когда смотрю чужими глазами и переживаю чувства других людей, как свои. В первом случае я еще могу ошибиться с трактовкой, во втором понимаю все и сразу.

Эмматовый взгляд я пока что совсем не отработала, но он иногда включается сам собой, без предупреждения. Зато эмпатовый я уже неплохо освоила.

Процесс напоминает простое упражнение по коррекции близорукости. Тридцать секунд смотришь на предмет за окном, потом смещаешь фокус на стекло перед тем предметом, и вуаля: вполне себе конкретный одушевленный объект превращается в расплывчатую цветную кляксу!

С неодушевленными предметами это не работает. Думаю, это потому, что они бесчувственные.

– Машенька, почему вы на меня так странно смотрите? – волнуется Галина Трофимовна и щелкает перед моим лицом пальцами, как кастаньетами.

Я перевожу взор эмпата на тарелку с кашей, и пытливый супервзгляд бесславно тонет в овсянке. Каша – субстанция безразличная ко всему, и слава богу.

Как бы я ее ела, если бы она от этого страдала и мучилась?

Я усмехаюсь.

– Вижу, сегодня у нашей колючки хорошее настроение! – произносит мужской голос.

Он тягучий и сладкий, как свежая карамель. У меня от него начинается зубная боль.

Галина Трофимовна, которая сидит лицом к двери, приосанивается и расплывается в улыбке. Мне, чтобы сделать приветливое лицо, приходится постараться.

Аккуратно положив ложку, я оборачиваюсь и вижу счастливого обладателя карамельного голоса.

Это Валентин, он настаивает, чтобы я запросто называла его «Валек», потому что мы-де очень коротко знакомы, он наш ближайший с Максом друг и приятель.

Может, оно и так, но я совершенно этого не помню, хотя при первой встрече Валентин показался мне знакомым. К сожалению, я ошиблась: просто он похож на идеального красавчика, приятеля куклы Барби – белобрысого Кена. Думаю, именно поэтому от Валентина в полном восторге все девочки в возрасте от пяти до восьмидесяти пяти лет.

А в паре с Максом они смотрятся и вовсе сногсшибательно: красавец-блондин и красавец-брюнет – на любой женский вкус. И дамы млеют…

Все, кроме меня.

– Здоров, Валек, – с усилием выжимаю я из себя приветствие. – Зачем пришел?

Галина Трофимовна смотрит на меня с осуждением и укоризненно трясет кудряшками. Верно, я не слишком вежлива, но дело в том, что Валентин мне неприятен.

Я еще не смотрела на него своим новым взглядом эмпата, но почему-то думаю, что увиденное мне не понравится. Очень похоже, что Валентин только притворяется, будто я ему мила и дорога.

Не дорога, это точно, а что касается приязни…

Я не уверена.

Валек подходит и наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку. Я не могу уклониться, потому что Галина Трофимовна и прочие дамы пришпиливают меня к стулу пронзительными взглядами.

Влажные губы Валентина скользят по моей напряженной скуле от челюсти до виска – слишком долго, по-моему! – и щекочут заговорщицким шепотом ухо:

– Я соскучился, крошка.

Он отстраняется – я нервно тереблю мочку уха – и невозмутимо договаривает:

– Давно тебя не… видел.

Мне кажется, или перед глаголом была крохотная пауза? Как будто Валентин хотел сказать что-то другое.

Я сердито смотрю в насмешливые голубые глаза и бормочу:

– Ты же приходил на прошлой неделе!

– Ну, разве она не колючка? – играя на публику, разводит руками Валентин.

Над столиками, где сидят одни лишь дамы, зависает ровный пчелиный гул. Ну вот, теперь я снова стала предметом обсуждения и осуждения.

– Машенька, в самом деле, как можно не ценить такого преданного друга! – лепечет Галина Трофимовна, успевшая пощипать себя за щеки, чтобы они зарумянились.