Джип из тыквы

Мне хочется попенять ей: «Ага, кокетничаете с посторонним парнем? Все Виктору Андреичу расскажу!», но нет желания смущать приятную старушку. Я бы охотно смутила противного Валентина, но, кажется, эта задача мне пока не по плечу.

Он смотрит на меня так, словно знает какой-то секрет – лестный для него, забавный и, возможно, неприличный.

Черт, неужели в былые времена я поверяла этому парню свои девичьи тайны?!

Интересно, какие?

Для меня сейчас все мое прошлое – одна сплошная тайна.

Я нервно комкаю бумажную салфетку, размышляя, посмотреть мне на Валентина новым взглядом прямо сейчас или подождать более подходящего момента?

Пожалуй, я сделаю это позже. Сейчас вокруг нас слишком много людей, мнение которых Валентину не безразлично. В другой обстановке его эмоции будут чистыми, без примесей, и я смогу их воспринять без искажений.

– Ты уже поела?

Валентин берет меня за руку и мягко тянет из-за стола.

– Пойдем, покажу тебе кое-что.

Рука у него очень теплая, почти горячая и неприятно беспокойная. Большой палец настойчиво трогает мою ладонь, остальные тоже шевелятся, как будто пытаются оживить кусок пластилина. Слепить из него зайчика, например.

Одна стена столовой зеркальная, и в обрамлении зеленых плетей традесканции я вижу свое угрюмое отражение. Если я и зайчик, то именно тот, что попал под трамвайчик.

– Не прыгает, не скачет он, а горько-горько плачет он и доктора зовет, – машинально бормочу я.

– Тебе нужен доктор?

Валентин обхватывает меня, как будто я озвучила намерение немедленно пасть замертво.

– Нет.

Я нащупываю свои костыли и использую их как рычаг, чтобы отодвинуть от себя заботливого друга.

– Тс-тс-тс, – укоризненно цокает Галина Трофимовна, от которой не ускользнул мой маневр.

– Так что ты хотел мне показать? – громко спрашиваю я, весьма резво прыгая к выходу на костылях.

Вообще-то я могу уже обойтись одним из них, а вторым, если что, звездану Валентина…

Эта мысль просверкивает в моем мозгу ярким метеором. Ослепленная ею, я останавливаюсь, держа больную ногу на весу, и озадаченно соображаю: что это за глупость такая, а? Ну не нравится мне человек, так что теперь – костылем его бить?!

Ну и манеры у меня. Что я за девушка, скажите?

– Валь, а я всегда была такая… колючая? – в приступе раскаяния спрашиваю я Валентина.

– Что ты! – он мечтательно улыбается. – Я помню тебя совсем другой!

Мне ужасно не нравится его улыбка. Не надо быть эмпатом, чтобы уловить в ней неясный гадкий намек и издевку – легкую, как бег паучка по липкой ниточке.

От отвращения меня передергивает, один костыль подкашивается, и расторопный Валентин не упускает возможности поддержать меня за талию.

– Ты была такая милая, такая нежная, – шепчет он, увлекая меня в оконную нишу.

Плотная плюшевая штора отгораживает нас от больничного коридора.

«Давай!» – командует мой внутренний голос.

И я в упор смотрю на друга фантастическим взглядом «вот-я-сейчас-увижу-что-там-у-тебя-внутри».

К сожалению, это не столь показательно, как посмертное вскрытие. Результативность примерно как у рентгена, полагаю. При условии, что снимок изучает рентгенолог-самоучка.

Валентин светится красно-коричневым. Он в бурых космах, как медведь.

Долю секунды мне кажется, что это имеет важное значение. Что-то особенное связано у меня с медведями…

В голове возникает и, не успев оформиться, тает картинка, которую уже в следующий миг я абсолютно не способна восстановить даже в общих чертах.

Значит, бурый. С кроваво-красными прожилками и дымными всполохами черного.

Моя эмпатическая «Библия цвета» пока что не настолько хорошо освоена, чтобы я классифицировала чувства Валентина во всех подробностях, но совершенно очевидно, что основой их является то, что поэты пафосно называют вожделением.

О-о, приехали! У нас тут что – любовный треугольник?!

Я озадачена и смущена.

Черт, черт, черт! Неужто я изменяла Максу с его лучшим другом? Или не изменяла, хотя Валентин этого хотел и, несомненно, хочет и сейчас?

А Макс об этом знает?

Я прислоняюсь пылающим лбом к прохладному стеклу.

Насчет Макса…

Ладно, признаюсь. Я не решаюсь применить к нему свои новые таланты эмпата!

Просто боюсь.

Макс – это ведь та соломинка, за которую я держусь, чтобы не утонуть в темном море.

Кто поместил меня в клинику? Макс.

Кто оплатил мое долгое дорогое лечение? Макс!

Кто сидел со мной рядом, когда я была без сознания, и жадно ловил обрывки моих слов, а после навещал так часто, как только позволял Иван Антонович, пока я сама не сказала – хватит, у тебя ведь наверняка есть и другие дела?

Макс, Макс, Макс!

И он не собирается бросать убогую, он обещал, что заберет меня из клиники в специально купленную для нас квартиру, а это крайне важно для девушки, которая не знает, куда ей идти.

Поэтому я не могу, просто не смею усомниться в том, что Макс меня любит.

Ну и еще – это ведь как-то неэтично, правда? Без предупреждения сканировать эмоции любимого человека – это примерно то же самое, что читать его личный дневник или смс-сообщения в телефоне.