– Доктор, вы умница! – Дубовик с уважением пожал короткопалую мягкую руку Городецкого. – Ну, теперь нам есть от чего плясать, – он довольно потер ладони, – а к вам у меня остались вопросы касательно еще одного вашего коллеги – Каретникова.
– Каретникова? – Городецкий пожал плечами. – Ну, задавайте ваши вопросы – все, что знаю о нем, расскажу.
– Тогда, пожалуйста, немного охарактеризуйте его как ученого и как человека.
– Ну, как ученый, он, скажу вам, мало состоялся: все его неудачи происходят от его неуравновешенности – слишком частая смена настроения при его довольно высокой работоспособности играет против него. Он, увлекаясь какой-нибудь идеей, растрачивает свои силы и быстро истощается. Поэтому ведущая роль ему неподвластна, хотя, скажу вам, он достаточно умен, выдвигает порой весьма любопытные гипотезы, предлагает интересные темы, но сам, как я уже сказал, быстро от них отходит. Кроме того, есть в нем какое-то неосознанное ханжество. При всех его добродетелях, которые он пытается приписывать себе, присутствует в нем нечто безнравственное, хотя и довольно хорошо завуалированное. Одним словом, довольно одиозная фигура.
– Полная противоположность Полежаеву? – сделал уточнение Дубовик.
– Вы абсолютно правы! Темперамент холерика, – сказал удивленно посмотрел на заулыбавшегося майора.
Дубовик поспешил объяснить свое поведение:
– Я, Викентий Маркович, если бы не знал, что вы доктор физико-математических наук, решил бы, что передо мной сидит психолог. Уж больно профессионально вы характеризуете своих коллег.
– Представьте себе, что я по первому образованию, хотя и незаконченному, таковым и являюсь, потому-то сюда послали именно меня, – несколько обиженно ответил Городецкий.
– Ну, простите, не знал. – Дубовик покаянно приложил ладонь к груди. – Но ведь это здорово, что вы обладаете такими познаниями – помощь для нас неоценимая. Вы продолжайте, я вас слушаю.
– Да, собственно, вот он, весь Каретников. Но могу добавить, что если Полежаев, в силу своего темперамента, человек волевой, то этот может быть подвержен влиянию со стороны, хотя эта черта его характера не столь ярко выражена, как остальные.
– Вы знали, что между Полежаевым и Каретниковым произошла размолвка?
– Это видели все, но причины никому не известны.
– Каретников объяснил, что от Полежаева получил какое-то предложение, которое он отклонил из этических соображений, обидев тем самым профессора.
– Да что вы! Во-первых, во-вторых, и, даже, в-третьих, Полежаев в вопросах морали и нравственности был намного выше Каретникова, так что предположить такое просто невозможно, – Городецкий, говоря это, все пожимал толстенькими плечами, чувствовалось, что этот вопрос его удивлял. – Уж скорее Каретников предложил бы что-то Полежаеву, а тот, если это выходило за рамки дозволенного этикой ученого, мог напрямую отказать.
– И Каретников мог обидеться?
– Да еще как! Так что, думаю, слукавил он перед вами.
– Хорошо. А что может включать в себя понятие дозволенности в физике? Должен сознаться, что это несколько далековато от моих познаний об этике.
– В этом вы не одиноки. Многие считают, что физика и математика – это наука цифр и формул. Разубеждать не стану. Но согласитесь, что вся наша жизнь состоит сплошь из законов этих наук, следовательно, они призваны работать на благо человека. И общие принципы профессиональной этики, которую мы призваны соблюдать, основываются на общечеловеческих нормах морали. Приведу вам грубый пример: ученый А предлагает ученому-физику Б помочь в создании аппарата для самогоноварения, что является творческой составляющей ученого-физика. Согласится Б – наступят некие последствия от совместных действий этих ученых, и окажут влияние на жизнь и судьбы людей. Вот вам и физический аспект вопроса этики. Чем не пример? – Городецкий внимательно смотрел на Дубовика, пытаясь понять, насколько доходчиво он объясняет. Майор, поняв его взгляд, в очередной раз чуть заметно улыбнулся, встал из-за стола, прошелся по кабинету, лихо развернулся, щелкнув каблуками до блеска натертых ботинок:
– Поверьте, мне абсолютно все ясно. Теперь нам есть о чем поговорить с Каретниковым.
Глава 17.
В то же время Калошин с Дорониным вслед за Хижиным шагали по асфальтированной дорожке по направлению второго корпуса психиатрической лечебницы. В походке впереди идущего доктора чувствовалось какое-то напряжение, как будто он готовился к прыжку в холодную воду. Калошин почти не сомневался в том, что им с лейтенантом предстоит узнать еще немало интересного.
На крыльце им встретилась худенькая пожилая санитарка, подметавшая ступеньки от опавших листьев растущих рядом кустов сирени. Увидев подошедших мужчин, она выпрямилась и доброжелательно поздоровалась с ними.