Джон и Джордж. Пес, который изменил мою жизнь

Когда я назвал ему свой возраст, он сказал, что мне следует пойти куда-то на Пентонвиль-стрит, в какое-то место, которое называлось «Один в Лондоне» и предназначено для подростков вроде меня.

– Могу тебя проводить, если хочешь.

– Сам доберусь, – сказал я.

– Мне не сложно показать дорогу. Все равно больше делать нечего.

Я подумал, что он говорит правду. После тюрьмы глаз у меня был наметанный, и он явно не был проходимцем. Он просто хотел помочь: так поступают многие бездомные. Они знают, каково это – достичь самого дна.

Слова на вывеске «Один в Лондоне» были написаны синими буквами на черном фоне, разрисованном лунами и звездами. Один взгляд на нее привел меня в уныние.

– Ладно, дружище, дальше я сам, – сказал я парню. – Спасибо огромное за все.

– Да не за что. Удачи, сынок. Все наладится, – сказал он, и мы расстались.

Я стоял у двери и не мог пошевелиться. Я просто не мог зайти внутрь – ведь пока все было еще не так плохо. Должно найтись решение получше.

В конце концов я засунул подальше свою гордость и примерно неделю ночевал у друзей. Думаю, я надеялся вернуться в Президент-Хаус, когда Джерри успокоится, хотя и понимал, что этого не будет. Мне даже самому себе не хотелось признаваться, как низко я пал.

Может, в ту первую ночь я и был бездомным, но лишь временно, к тому же на лбу у меня не было написано, что случилось. Я сказал себе, что скоро со всем разберусь, и очень хотел в это верить. Я мог найти работу, а потом и жилье. Такой у меня был план.

Через несколько дней я пришел к Джимми Долану и спросил его насчет работы. Раньше он хорошо ко мне относился, и я решил, что для начала стоит все разузнать у него. Когда Джимми увидел мое состояние, мне пришлось признаться, что Джерри выставил меня, и рассказать о том, как я спал на полу и на диванах у друзей. Джимми не только предложил мне работу в мебельном магазине, но и вызвался помочь с поиском жилья.

– Знаешь, я бы взял тебя к себе, Джон, но вряд ли получится, ведь у меня семья, и все такое… – сказал он.

Я был благодарен ему уже за то, что он вообще думал обо мне. У него были жена и дети, которые едва меня знали, и я вовсе не собирался ему навязываться.

Джимми привез меня в приют для бездомных «Центрпойнт» на Шафтсбери-авеню. Мы поднялись по старой кованой лестнице, заваленной птичьим дерьмом. Жутко воняло. Я вошел в дверь и оказался в просторной комнате. Там стояло несколько диванов, старый телевизор и пара чайников, повсюду сидели люди – просто болтали или играли в шахматы и карты. Меня поразило, насколько расслабленными и счастливыми они казались, ведь я был подавлен уже тем, что оказался там.

Прежде чем уйти, Джимми сказал мне, что в «Центрпойнте» я перекантуюсь всего одну ночь, максимум две. Наутро мы должны были отправиться в Совет Ислингтона, и Джимми не сомневался, что нам стоит лишь объяснить ситуацию, как мы получим помощь.

В первую ночь в «Центрпойнте» я плакал на виду у всех, и никак не могу забыть это. Помню, я лежал на узкой односпальной кровати и мечтал снова оказаться дома, играть с Задирой или смотреть телевизор – заниматься самыми обычными вещами. Здесь мне все казалось нереальным, хоть я и отсидел срок в Фелтеме. Казалось, что все это происходит не со мной.

Джимми заехал за мной на следующий день, а потом – еще раз. Мы обошли все возможные службы, и везде нам давали от ворот поворот. В итоге, отстояв в одном месте четыре часа в очереди, я получил адрес пансиона на Кингс-Кросс, временное проживание в котором мне мог оплатить совет.

– Может он записаться в очередь на получение жилья в муниципальном доме? – спросил Джимми.

Женщина за стойкой едва не рассмеялась нам в лицо.

– Может, но ждать нужно семь лет. Конечно, если он не забеременеет, – ответила она, видимо, решив пошутить. – Тогда можно получить квартиру без очереди.

Никто не рассмеялся в ответ на ее шутку.

Пансион находился в одном из переулков квартала красных фонарей возле Кингс-Кросс и оказался настоящей дырой, но я сказал себе и Джимми, что это ненадолго и скоро я найду что-нибудь получше. В ванной, которую приходилось делить с семью соседями, ползали тараканы, а в одной комнате со мной жил мужик сорока двух лет, от которого разило потом. Местечко нельзя было назвать райским.

Вскоре я узнал, что хозяева так называемого «отеля» были еще хуже, чем условия жизни в нем. Совет платил им сотни фунтов в неделю за каждого жильца, они гребли деньги лопатой. Но с «гостями» обращались так, словно те были отбросами общества. Существовало огромное количество правил проживания, и хозяева придирались к любой мелочи, чтобы выманить у тебя все до последнего пенни. Однажды один из них выстроил с десяток постояльцев в ряд, как перед расстрелом.

– Платите подушный налог! – требовал он, хотя и не вправе был брать с нас денег, ведь этот сбор входил в ту сумму, которую совет выплачивал за наше содержание.

Мы спорили до посинения, но он в итоге выгнал всех, кто не раскошелился, включая меня. Во многих пансионах происходило то же самое. В тот период жизни мне, к сожалению, пришлось пожить в куче всяких подозрительных мест.