И все же я был так подавлен, что чувствовал: мне просто необходима подпитка химией. Удаляясь от дилера, я едва волочил ноги, и каждый вдох давался мне с трудом, на сердце было ужасно тяжело. В голове звучали настойчивые голоса, витали печальные мысли, и я убеждал себя, что, пожалуй, стоит купить героина на двадцать фунтов.
«Это ведь всего ничего, – сказал я себе. – Просто курну чуток. Я ведь уже принимал наркотики и не подсел». Я без умолку молол языком, пытаясь оправдать решение, в глупости которого ничуть не сомневался. Но я так отчаянно хотел избавиться от депрессии, что мне уже было все равно.
…Все произошло мгновенно: казалось, кто-то обнял меня так крепко, как никто в жизни меня не обнимал. Меня не волновало, что объятие было химическим, опасным, грозящим зависимостью: оно давало мне как раз то, чего я так жаждал. Казалось, депрессия моя рассеялась впервые за долгие годы, и я облегченно вздохнул.
Я поздравил себя с тем, что принял разумную дозу. Зависимость не развилась с первого вдоха. На следующий день я просто чувствовал себя немного заторможенным и слабым, но не более того. Я думал, так все и останется.
Зимой 1996 года Джерри тяжело заболел и умер в январе следующего года. Его положили в больницу в понедельник, а скончался он в воскресенье. Ему было пятьдесят восемь лет. Незадолго до этого он совсем перестал разговаривать со мной, а попав в больницу, каждому в нашей семье заявил, что не хочет меня видеть.
Когда я пришел навестить его в Лондонской королевской больнице в Уайтчепеле, медсестра попыталась остановить меня и не пустить в палату.
– Чушь, – сказал я, отодвинул ее в сторону и подошел к кровати отца.
Джерри был в полубессознательном состоянии, но услышал переполох. Открыв глаза, он взглянул на меня и проворчал:
– Ты что здесь делаешь?
Не успел я ответить, как у меня за спиной появилась медсестра. Она взяла меня за локоть и потащила к выходу.
– Уходите, Джон. Вам здесь не рады, – сказала она.
Спорить мне не хотелось.
– Ладно, я понимаю, – спокойно ответил я.
Я даже не взглянул напоследок на Джерри. Так все и закончилось – больше я отца живым не видел. Его похоронили рядом с Дот на кладбище в лондонском Сити. Он пережил ее всего на пять лет.
После смерти Джерри мне пришлось съехать из Президент-Хауса: квартира понадобилась Совету Ислингтона, чтобы поселить там другую семью. Не могу сказать, чтобы мне было грустно уезжать оттуда, хотя я покидал дом, где прошло мое детство. Все изменилось. Воспоминания о том, как в детстве я смотрел, как мама моет посуду, или ждал отца, стоя у окна, казалось, принадлежали какому-то другому миру. Детские воспоминания оказались перечеркнуты проблемами, с которыми я столкнулся во взрослой жизни.
Меня поселили в однокомнатной квартире в Макклесфилд-Хаусе на Ливер-стрит, но я умудрился упустить и ее: просрочил платежи и явился на слушание дела о передаче собственности, так как в очередной раз сидел в Пентонвиле.
Медленно, но верно я начал употреблять все больше героина. Сначала раз в три месяца, потом раз в месяц, а потом уже раз в три недели, раз в две недели – и понеслось. При этом я постоянно увеличивал дозу. Когда мне исполнилось двадцать восемь лет, я принимал героин уже дважды в день.
Всякий раз я хотел лишь снова ощутить то химическое объятие, которое почувствовал, попробовав впервые. Но как бы часто и как настойчиво я ни пытался, то чувство не возвращалось ко мне. В этом и кроется опасность героина. Я долгое время не понимал, что зависим, но теперь вижу, что оказался на крючке с первого же раза – я курил снова и снова, надеясь ощутить разливающееся по телу тепло. Я уже не наслаждался наркотиком, а принимал как раз столько, сколько нужно, чтобы унять ломку. Но мне было нужно все больше героина, чтобы чувствовать себя нормально и прожить следующий день.
Грабил я тоже больше, чем раньше. Теперь я уже воровал не просто для того, чтобы почувствовать радость от покупки новой пары туфель или хорошей рубашки. Я был зависим от наркотиков, и мне нужны были деньги, много денег, чтобы покупать их. Все силы уходили на то, чтобы найти деньги на героин, без которого я уже не мог. Я открывал утром глаза, и это становилось моей единственной целью.
В этом жалком состоянии я провел большую часть следующих десяти лет, пока не повстречал Джорджа.
Глава пятнадцатая
– Как насчет переезда на Суонфилд-стрит?
Джордж, казалось, не был впечатлен.
«Звучит дерьмово, – читалось у него на морде. – Почему ты вообще улыбаешься?»