Джордано Бруно

Его пытали тяжело. Но пытка не вырвала ни слова признания. Откуда в нем берется столько сил? Он совсем не походил на атлета: иссушенный многолетним заключением, худой, слабый человек.

Как дряблым членам избежать стыда?Кто в изможденном теле жизнь утроит?

Палачи так ничего и не добились. Бруно перенес пытку с удивительной стойкостью:

В бореньи с плотью дух всегда сильней,Когда слепцом не следует за ней!

После пытки обвиняемому, как и было велено, вручили заключение цензоров относительно еретических положений, содержащихся в его показаниях и книгах.

Узникам иногда тоже везет! Некоторые работы Бруно остались инквизиции неизвестны. Цензоры не знали ни «Прощального слова», ни «Утешающей речи» с их хвалою Лютеру и оскорбительными выпадами против папы римского, а главное, они так и не нашли того, что неотвратимо бы изобличило Ноланца в ереси – его убийственных насмешек над христианскими догмами.

На допросах его постоянно мучили: он должен признаться, что всячески издевался над Христом. Но Бруно упрямо повторял, что на него возводят напраслину. Напраслину? К счастью, Святая служба ничего не пронюхала и об «Изгнании торжествующего зверя». Ни в одной из своих книг Бруно не писал так много и зло о Христе, как здесь, хотя и прибегал к аллегориям. Церковь учила, что Христос одновременно и бог и человек. В нем непостижимым образом соприсутствуют две природы – божья и человеческая. Мом спрашивает Юпитера, как поступить с кентавром Хироном, этим получеловеком и полузверем.

«— Что же делать нам с этим человеком, привитым к зверю, или этим зверем, привитым к человеку, в нем одно лицо из двух природ и два естества сливаются в одно ипостасное единство. Тут две вещи соединяются и творят третью единую, и в этом нет никакого сомнения. Но вот в чем трудность: есть ли такое третье единство лучшая вещь, чем та и другая порознь, и не есть ли это что-нибудь вроде одной из первых двух, или же поистине хуже их? Хочу сказать, если присоединить к человеческому естеству лошадиное, то произойдет ли нечто божественное, достойное небесного престола, или же зверь, коему место в стаде или стойле?

Сомнения одолевают Мома:

– Я все же никогда не поверю, будто там, где нет ни полного и совершенного человека, ни полного и совершенного зверя, но есть только частичка зверя с частичкою человека, выйдет лучше, чем там, где кусок шаровар с куском камзола, откуда не получишь ни за что ни хорошего камзола, ни хороших шаровар, ни тем более одежды, которая была бы лучше и той и других.

– Мом, Мом! – возразил Юпитер. – Тайна сей вещи сокровенна и велика, и ты не можешь ее понять: твое дело только верить в нее, как в нечто великое и возвышенное!

– Знаю хорошо, – сказал Мом, – что это такая вещь, которую не понять ни мне, ни тем, у кого есть хоть крупица ума…

– Мом, – сказал Юпитер, – ты не должен хотеть знать больше, чем тебе нужно, и поверь мне, этого тебе не следует знать!

– Вот, значит, – возразил Мом, – что надо знать и что я, назло себе, узнаю и для удовольствия Юпитера буду этому верить, будто один рукав и одна штанина стоят больше пары рукавов и пары штанин и гораздо более; будто один человек не человек, один зверь не зверь, половина человека не полчеловека и половина зверя не ползверя; будто получеловек и полузверь не только человек несовершенный и зверь несовершенный, но настоящее божество, достойное почитания…»

Бруно на разные лады высмеивал таинство причащения, культ святых, почитание реликвий, учение о промысле божьем. Церковь уверяет, что все в мире происходит по воле господа. Как это господь, иронизирует Бруно, успевает одновременно справляться с такой тьмой-тьмущей дел! На страницах «Изгнания» оживают картины далекого детства… Юпитер отдает распоряжения, что и как должно сегодня произойти: сколько в полдень на бахче Францино будет зрелых дынь, сколько плодов жужубового дерева, что растет у домика Джованни Бруно, свалит ветер на землю и сколько источат черви, сколько волос выпадет у Лауренцы и сколько щенят принесет собака, принадлежащая Антонио Саволино…

Евангелие полно рассказов о совершенных Христом чудесах. Спаситель ходит по воде, исцеляет хворых, слепым возвращает зрение. Мог ли Ноланец обойти молчанием такую тему? Он писал об Орионе, подразумевая Христа: «Раз Орион умеет творить чудеса, умеет ходить по морю, не погружаясь в волны и не замачивая ног, и еще, конечно, способен и на всякие другие диковинки, то отправим-ка его к людям и устроим так, дабы он внушал им все, что нам вздумается. Пусть заставит их поверить, будто белое черно, будто человеческий разум всякий раз, как ему кажется, что он наилучше видит, именно тогда и находится в ослеплении, будто все то, что согласно разуму кажется превосходным, добрым и лучшим, – позорно, преступно и чрезвычайно скверно, что природа – грязная потаскушка, а законы естества – мошенничество…»