Джозеф Антон. Мемуары

В Вашингтоне они раньше не были, и на следующий день они с Элизабет стали впервые осматривать цитадели и крепости американской мощи. Потом Элизабет осталась ходить по музеям Смитсоновского института и Ботаническому саду, а он поехал на Капитолий, где его встретил сенатор Лихи – большой, похожий на добродушного дядюшку и с медвежьей лапой. Здесь же – сенаторы Саймон, Лугар, Крэнстон, Уоффорд, Пелл и великий человек собственной персоной – Дэниел Патрик Мойнихен, высокий, точно небоскреб, как и подобает сенатору от штата Нью-Йорк, в галстуке-бабочке и с профессиональной плутоватой улыбкой. Они внимательно выслушали его рассказ о ситуации, а потом первым заговорил сенатор Саймон – сенат, заявил он, непременно должен принять резолюцию в его поддержку. Вскоре они все принялись выдвигать предложения, и конечно это было сильным переживанием – видеть, как эти люди сплачиваются вокруг его знамени. Под конец ланча (салат с курицей, ни капли алкоголя) слово взял Мойнихен. Они с Лихи, сказал он, могли бы составить и предложить сенату проект резолюции. Это был громадный шаг вперед.

Эндрю позаботился о том, чтобы каждый участник встречи получил экземпляр “Аятов” в мягкой обложке, но тут сенаторы, к его изумлению, стали в немалом количестве доставать его более ранние книги и просить надписывать их для них самих и их родных. Надписывая свои книги читателям, он редко испытывал сильные переживания, но на сей раз был поражен.

А потом – еще один сюрприз. Сенаторы привели его в комнату перед залом заседаний комитета по иностранным делам, и там дожидалась большая толпа журналистов и фотокорреспондентов. Скотт “вкалывал как зверь”, и Эндрю следовало перед ним извиниться. Что он и сделал позднее в тот день. “Вообще-то я такими вещами не занимаюсь, – сказал Скотт. – Я журналист, а не публицист. И обычно моя цель – не поддержать секретность, а нарушить ее, вывести что-то на чистую воду”. Так или иначе, добродушие к нему вернулось.

И теперь автор “Шайтанских аятов”, “всего лишь писатель, совершающий авторское турне”, давал пресс-конференцию в самом сердце американской мощи, в то время как сенаторы стояли позади него как группа поддержки, и у каждого в руках был экземпляр книги в мягкой обложке. И если бы они начали подпевать хором: ду-уоп, шанг-а-ланг, это не было бы слишком уж удивительным в такой день сюрпризов.

Он говорил, что битва, которую он ведет, – лишь одно сражение в большой войне, что во всем мусульманском мире творческие и интеллектуальные свободы находятся под угрозой; он поблагодарил собравшихся сенаторов за поддержку. Мойнихен, взяв микрофон, сказал, что считает за честь стоять рядом с ним.

Да, это вам не Англия. Там политики о нем такого не говорили.

Поужинали – в ресторане! – со Скоттом и Барбарой Армстронг и Кристофером и Кэрол Хитченс. Кристофер сказал, что Мэриан живет в Вашингтоне, но вряд ли сделает какое-нибудь враждебное заявление – это повредило бы ее “связям с нужными людьми”. Она и правда хранила молчание, что было настоящим благом. На следующий день Чарли Роуз[137] записал часовое интервью с ним, а во второй половине дня он выступил у Джона Хокенберри[138] по Национальному общественному радио в часовой программе со звонками слушателей. Позвонила девятилетняя Эрин: “Мистер Рушди, вы с удовольствием пишете свои книжки?” Он ответил, что с огромным удовольствием писал “Гаруна”. “Ну конечно! – сказала Эрин. –

Эту книгу я читала. Эта книга хорошая”.

Затем позвонила мусульманка Сьюзен, она много плакала в эфире и, когда Хокенберри спросил ее, считает ли она, что мистера Рушди следует убить, сказала: “Мне надо посмотреть, что книги об этом говорят”.

Скотт обратился за помощью к своему другу Бобу Вудварду[139] и, по его словам, был потрясен тем, “как близко к сердцу Боб все это принял”. Вудвард организовал кое-что поистине замечательное: чаепитие у легендарной Кэтрин Грэм, владелицы “Вашингтон пост”.

В машине по дороге к дому миссис Грэм он почувствовал такую усталость, что почти уснул. Но адреналин – полезнейший гормон: стоило ему предстать перед великой дамой, как он почувствовал прилив бодрости. На чаепитие пришла и публицистка-колумнистка Эми Шварц. Ему сказали, что она писала о нем в редакционных статьях и не всегда отзывалась хорошо. Был там и Дэвид Игнейшес, редактор зарубежного отдела газеты; он хотел поговорить о приближающихся выборах в Иране. Дон Грэм, сын миссис Грэм, был, по словам Скотта, “на сто процентов на нашей стороне”.