Джунгли во дворе

Я зашел в местный биологический музей. Да, вот они, бабочки, вот он, Аполлон. И Мнемозина, и Галатея, и Подалирий, и Махаон… И все пойманы здесь, в районе Теберды. Долина Джамагат и долина Хатипара. По туристской схеме вот они, рядом… У выхода из пустынного в этот час музея стояли две девушки, сотрудницы заповедника. Оказалось, что одна из них недавно была в горах. У истоков реки Хатипары.

— Летают там Аполлончики, видела, — сказала она. — Только сейчас не поздно ли?

— А давно вы их видели?

— Да что-нибудь в конце августа… Вы лучше подождите Витовича, он вам все точно скажет. Ведь это он всех музейных бабочек наловил.

Появившийся к обеду Витович сказал, что подниматься на Хатипару бессмысленно. Идти, то есть карабкаться, минимум три-четыре часа, а Аполлонов в сентябре искать бесполезно. Последние отдали концы в первых числах. Приезжать надо в июле — августе. А сейчас — адмиралы, белянки, траурницы. Идти лучше на Джамагат — там пониже и для бабочек потеплее…

— А летом там Аполлоны бывают? — спросил я на всякий случай.

— Конечно, бывают, я их там и ловил.

И на другой день с утра я направился на Джамагат. Именно там, как говорят, находятся развалины аула, когда-то целиком вымершего от чумы. Именно о нем как будто бы написал Лермонтов в поэме «Хаджи-Абрек»:

Велик, богат аул Джемат,Он никому не платит дани;

Его стена — ручной булат,Его мечеть — на поле брани,Его свободные сыныВ огнях войны закалены;Дела их громки по Кавказу

В народах дальних и чужих,И сердца русского ни разуНе миновала пуля их…

Считается, правда, что описание поэта не совсем сходится с тем, что мы сейчас видим вокруг развалин аула. Ну и что же, что не сходится? Лермонтов писал поэму, а не проспект для туристов, а аул Джамагат, между прочим, действительно весь вымер от чумы в тысяча восемьсот каком-то году. Весь, до единого человека. И действительно, там сейчас только пустое место и следы развалин. И ничего не строится, потому что считается это место проклятым. Хотя для строительства оно очень удобное. И, конечно, красивое.

Печально лишь, что в середине сентября там действительно уже не летают Аполлоны.

Но ведь надо же! Прособираться все лето, путаясь в административных лабиринтах, слушать фантазии Елены Евгеньевны, жить мечтой, осуществление которой зависит не от тебя, глотать пыль и гарь московских улиц, принять наконец столь «мужественное» решение и лишь для того, чтобы приехать, когда все уже кончилось. Ходить по горным тропам, полянам, где всего лишь месяц назад летали белые с красными и черными пятнами бабочки твоей мечты, и проглатывать комок разочарования, и печально думать, что, прособиравшись, пронадеявшись на кого-то, можно так всю свою жизнь упустить, а жаловаться бесполезно, потому что те, кто жалобы твои примут и к пачке чужих жалоб подошьют, жизнь тебе вернуть все равно не смогут. Может быть, и хотели бы, да не в силах. Так что жаловаться всегда можно только по одному адресу — по собственному.

Правда, в бурьяне долины реки Джамагат я нашел великолепных малиново-красных с черным и серым рисунком клопов. Они, пожалуй, даже красивее наших солдатиков, хотя название не звучит: наземник тощий. Другой вид тебердинских клопов — рапсовый клоп — тоже очень эффектен: зелено-бронзовый с белым рисунком. А кузнечиков и всяких саранчовых вообще тьма-тьмущая: начиная от светло-кремовых с красными подпалинами на ногах и обыкновенных, но очень крупных, зеленых до совершенно черных, этаких францисканских монахов или даже ричардов-львиное-сердце.

Но что мне, приехавшему за Аполлоном, клопы и кузнечики? Пусть даже очень эффектные клопы и очень разнообразные кузнечики. Нет, они меня не утешили. Конечно, попадись они мне просто так, в обычное время, я бы очень обрадовался. Но сейчас… Стоило ли ехать за ними в такую даль?

С бабочками в Теберде вообще было плохо. Трава давно скошена, а та, что не скошена, посохла, цветов практически нет. Летали, правда, бархатницы, адмиралы, даже траурницы, но опять же: одно дело — встретить их у себя в Подушкине, совсем другое — здесь, вдали. Разве за ними, обычными, я сюда ехал?

И вот бывают же в жизни такие совпадения! Представьте себе, в тебердинском ресторане повстречался и познакомился я с человеком по имени Иван, по фамилии Шишков. Мало того, что Иван Шишков оказался внуком знаменитого писателя, но, что самое удивительное, он житель Барвихи. Живет в том самом доме, где находится магазин, куда мы с Викой ходили, минуя по пути замок баронессы Мастдорф (и однажды встретили мегариссу). Житель подушкинских окрестностей — в Теберде.

И может быть, еще более удивительно то, что земляк тотчас же разделил мое невеселое настроение.