Между тем графиня пришла в себя, но лишь для того, чтобы еще острее почувствовать ужас своего положения.
– Все пропало, – прошептала она. – Люди, перекупившие Любена, достаточно богаты, чтобы удалить из Парижа всех хороших парикмахеров. Остались только ослы, которые испортят мне волосы… А мое платье! Мое бедное платье!.. А моя новенькая карета, при виде которой все должны были лопнуть от зависти!..
Дю Барри ничего не отвечал. Он делал страшные глаза и бегал по комнате, натыкаясь на мебель. Он разносил в щепки все, что попадалось ему под ноги. А если щепки казались ему слишком большими, он разламывал и их.
В самый разгар отчаяния, распространившегося из будуара в приемную, из приемной во Двор, в то время как лакеи, одуревшие от двадцати разных и противоречивых указаний, сновали туда-сюда, натыкаясь друг на друга, молодой человек в сюртуке цвета зеленого яблока и шелковой куртке, в сиреневых штанах и белых шелковых чулках вышел из кабриолета, вошел в никем не охраняемые ворота, на цыпочках прошел двор, перескакивая с булыжника на булыжник, поднялся по лестнице и постучал в дверь туалетной комнаты.
Жан в это время топтал ногами столик с севрским фарфором, который он зацепил фалдой фрака, уклоняясь от большой японской вазы, сбитой ударом кулака.
В дверь трижды робко, едва слышно постучали.
Настала полная тишина. Напряжение было так велико, что никто не осмеливался спросить, кто стучит.
– Простите, – послышался незнакомый голос, – я хотел бы поговорить с ее сиятельством.
– Сударь! Так в дом не входят! – крикнул привратник, кинувшийся за чужаком.
– Минутку, минутку! – сказал Дю Барри. – Хуже того, что уже произошло, ничего случиться не может. Чего вы хотите от графини?
Жан распахнул дверь рукой, достаточно сильной, чтобы отворить двери Газы.
Незнакомец, отскочив, избежал удара и, присев в третьей позиции, сказал:
– Господин! Я хотел бы предложить свои услуги ее сиятельству Дю Барри, которая сегодня, как я слышал, должна присутствовать на торжественной церемонии.
– Что же это за услуги, сударь?
– Услуги моей профессии.
– А какова ваша профессия?
– Я цирюльник.
Незнакомец еще раз поклонился.
– Ax! – вскричал Жан, бросаясь молодому человеку на шею. – Вы – цирюльник! Входите, друг мой, входите!
– Проходите же, сударь, проходите, – приговаривала Шон, ухватившись за испуганного молодого человека.
– Цирюльник! – воскликнула Дю Барри, вздымая руки к небу. – Цирюльник! Но это же ангел с неба! Вас прислал Любен, сударь?
– Меня никто не посылал. Я прочитал в газете, что ее сиятельство должны представить ко двору сегодня вечером, и сказал себе: «А что, если совершенно случайно у ее сиятельства нет цирюльника? Это маловероятно, но возможно». Вот я и пришел.
– Как вас зовут? – спросила, поостыв, графиня.
– Леонар, сударыня.
– Леонар? Вы не очень известны.
– Пока нет. Но если графиня согласится принять мои услуги, завтра я стану знаменитым.
– Гм-гм, – прокашлялся Жан, – причесывать ведь можно по-разному.
– Если ее сиятельство мне не доверяет, – сказал цирюльник, – то я уйду.
– У нас совсем не осталось времени на пробы, – сказала Шон.
– А зачем пробовать? – вскричал молодой человек в порыве восторга и, обойдя Дю Барри со всех сторон, прибавил:
– Я знаю, что ее сиятельство должна привлекать своей прической все взоры. С той минуты, как я увидел ее сиятельство, я придумал прическу, которая – я уверен – произведет наилучшее впечатление.
Тут молодой человек уверенно взмахнул рукой, и это поколебало сомнения графини и возродило надежду в сердцах Шон и Жана.
– Ив самом деле! – сказала графиня, восхищенная свободой молодого человека, который стоял, подбоченившись, и принимал всякие другие позы не хуже великого Любена.
– Но прежде мне надо взглянуть на платье ее сиятельства, чтобы подобрать украшения.
– О! Мое платье! – вскричала Дю Барри, возвращенная к ужасной действительности. – Мое бедное платье! Жан хлопнул себя по лбу.
– Ив самом деле, – сказал он. – Представьте себе, сударь, чудовищную ловушку… Его украли! Платье, портниху, все! Шон, бедная Шон!
Устав рвать на себе волосы, Дю Барри разрыдался.
– А что если еще раз съездить к ней, Шон? – предложила графиня.
– Зачем? – спросила Шон. – Ведь она поехала сюда.
– Увы! – прошептала графиня, откинувшись в кресле. – Увы! Зачем мне парикмахер, если у меня нет платья!
В это мгновение зазвонил дверной колокольчик. Испугавшись, как бы не вошел еще кто-нибудь, привратник затворил все двери и запер их на задвижки и замки.
– Звонят, – сказала Дю Барри. Шон бросилась к окну.
– Коробка! – вскричала она.
– Коробка, – повторила графиня. – Для нас?
– Да… Нет… Да! Отдали привратнику.
– Бегите, Жан, скорее же, ради Бога!
Жан кинулся по лестнице и, опередив всех лакеев, вырвал коробку из рук швейцара.
Шон следила за ним в окно.
Он сорвал крышку с коробки, сунул в нее руку и испустил радостный вопль.
В коробке было восхитительное платье из китайского атласа с набивными цветами и целый набор чрезвычайно дорогих кружев.
– Платье! Платье! – закричала Шон, хлопая в ладоши.