Джузеппе Гарибальди

Столица, в которой было много политических эмигрантов из Европы, стала, как пишет Гарибальди, «бастионом свободы на Востоке». Подлинно «революционный» энтузиазм овладел городом. В Монтевидео прибыли крупные военные, известные своей порядочностью — генерал Пас и генерал Пачеко. Оружия было немного, боеприпасов не хватало, снарядные ящики пусты, но все принялись за работу. Вокруг города вырыли оборонительные рвы. Женщины и дети трудились вместе с мужчинами. Плавили металл, чтобы отлить из него пули или пушки. Использовали даже старинные портиры, оставшиеся со времен испанского завоевания, превратив их в заградительные сооружения на дорогах.

В этой атмосфере, полной энтузиазма и доверия, Гарибальди чувствовал себя, как дома. Жизнь снова обрела свой ритм и смысл. Ему поручили создать маленькую флотилию, состоявшую из торговых судов, но он сумел вооружить их пушками, захваченными у врага.

С этими легкими суденышками он много раз будет бросать вызов флоту адмирала Брауна, организуя вылазки, мелкие десанты, диверсионные операции, играя роль ускользающей добычи, чтобы дать возможность торговым судам прорвать блокаду и привезти в Монтевидео продовольствие, которого городу не хватало.

Он стал легендарным. «Гарибальди выходит», — кричали па молу и улицах, когда флотилия покидала порт. Морской бой был зрелищем, и восторженные крики приветствовали возвращение судов, каждый раз казавшееся чудом, так велико было неравенство сил.

Однажды Гарибальди помог скрыться туман. В другой трудной ситуации, когда его расстреливали в упор, палуба была усыпана осколками, число раненых росло с каждой минутой, вдруг между ними встал английский ялик и бой прекратился, «как будто к сражающимся прикоснулась волшебная палочка… так как английский флаг способен укротить бурю».

Дело в том, что во время этой долгой войны в политике происходили перемены — Англия и Франция объединились, чтобы поддержать Уругвай, и, следовательно, Аргентина Розаса лишилась поддержки Лондона.

Но судьба Монтевидео решалась не в ходе морских сражений. Основная борьба развернулась на суше, и здесь Гарибальди тоже станет героической фигурой — для всей Европы и Соединенных Штатов.

В борьбу включились все жители Монтевидео. Они страдали от голода, болезней — Розиту, первую дочь Гарибальди, унесла эпидемия скарлатины, — их мучила тревога: что с ними станет, если в город войдут солдаты Орибе? И каждый день — исход боя, судьба близких… Война, как всегда во время осады, вошла в жизнь каждой семьи. По вечерам Гарибальди, как и все солдаты, возвращался домой, пока набат не призывал на новую вылазку.

В этих условиях дисциплина, которую вообще трудно поддерживать в таких импровизированных войсках, зависела от отношений, сложившихся между людьми и их непосредственным командиром. Вначале у Гарибальди дела обстояли не лучше, чем у других.

В Итальянском легионе, состоявшем из эмигрантов, которым он командовал, было всего четыреста человек, тогда как Французский легион под командой баска Тьебо, бывшего участника революции 1830 года, насчитывал две тысячи шестьсот добровольцев.

Между этими иностранными легионами шло соревнование, доходившее до насмешек и оскорблений.

Французский легион, состоявший из республиканцев и социалистов, с честью выдержал испытание боем.

Итальянцы Гарибальди, за исключением республиканского ядра «Джовине Италия», оказались не такими стойкими. Не очень воинственные и, главное, не имеющие боевого опыта, во время первой вылазки они имели жалкий вид. Они рассеялись, а затем обратились в бегство при первых же выстрелах.

Эту панику 2 июня 1843 года Гарибальди было тяжело пережить. Организовав новые вылазки, ужесточив дисциплину, «очистив» легион, Гарибальди сумел превратить его в действенную и смелую воинскую единицу.

Он дал ему знамя с изображением Везувия, военную форму, ставшую эмблемой гарибальдийцев — знаменитую красную рубашку, родившуюся по воле случая.

Гарибальди, в одежде которого всегда было что-нибудь красное — шейный платок, украшение, — непричастен к этому выбору, даже если по своей живописности, неожиданности и символике он кажется его собственной находкой.

Маловероятно и то, что идею красной рубашки ему подсказал генуэзский художник Гаэтано Галлино, живший в Монтевидео в эмиграции.

На самом же деле, как об этом свидетельствует английский офицер, бывший в Монтевидео во время осады, этот выбор был продиктован необходимостью. Он пишет: «Нужно было одеть, как можно экономнее, только что созданный Итальянский легион; и так как коммерческое предприятие предложило правительству продать ему со скидкой большую партию туник из красной шерсти, предназначавшихся для рынка Буэнос-Айреса, в то время закрытого по случаю блокады, предложение показалось слишком заманчивым, чтобы его не принять, и сделка была заключена. Эта одежда предназначалась для рабочих аргентинских «саладерос», то есть боен: это была хорошая одежда для зимы».