Джузеппе Гарибальди

В интервенцию последней он не верил. Если она и состоится, то чисто символически, считал он. Как французы, проливавшие кровь за Италию при Маженте и Сольферино, смогут стрелять в итальянских патриотов?

Итак, Гарибальди снова идет к Риму. У него всего семь тысяч человек, разделенных на три колонны. К тому же, они состоят из случайных людей. Одни из них — безработные, завербовались, чтобы спастись от нищеты, больше думая не о сражении, славе или освобождении Рима, а о солдатском жалованье и котелке. Другие — условно освобожденные каторжники. Истинных патриотов, движимых идеалом и соблюдающих дисциплину, было мало. Один из них, савояр Комбац, пишет: «Полиция признавала, что материально она не может помешать восстанию, но она не отказалась от возможности разложить его морально».

26 октября, когда начались осенние дожди и частые сильные ливни, итальянские войска, охранявшие границу, пропускали колонны и всех, кто кричал: «Гарибальди и Италия». Еще одно доказательство пассивного соучастия правительства, которое 28-го осудило предприятие, но надеялось использовать его, если оно окажется успешным.

Гарибальди едет на коне впереди своего войска. Его сковал ревматизм, он в нерешительности. Он решает взять приступом Монтеротондо, маленький городок, расположенный на возвышенности. Но у его людей нет того пыла, который был у «Тысячи». Целый день ушел на то, чтобы окружить город. Проливные дожди размыли дороги. «Наши бедные волонтеры, — пишет Гарибальди, — голодные, в легкой, насквозь промокшей одежде, растянулись на краю дороги, прямо в грязи».

Гарибальди, уже старый человек, плохо переносящий сырость, всю ночь просидел вместе с ними под дождем.

«Я уже почти не верил, что смогу заставить подняться к началу атаки этих измученных людей, и хотел разделить с ними их тяжкую судьбу».

Гарибальди и в этом не изменился. Командовать значило для него, как всегда, расплачиваться собой, нести тот же крест, что и солдаты.

Он повел своих людей в атаку утром, овладев городом только к концу дня. Тогда он обнаружил, что его войско недисциплинированно, волонтеры совсем не похожи на тех, кто был с ним в 1860-м.

С трудом, используя весь свой авторитет, Гарибальди и его офицерам удалось вывести людей из города, чтобы как-то призвать их к порядку. Они расположились на вершине холмов Санта-Коломба. Конец октября, все тот же дождь и ливень, размокшая земля. Развели костры, составили винтовки в козлы, ждут в промокшей одежде, чтобы Рим восстал, узнав, что гарибальдийцы на расстоянии ружейного выстрела и что это высокое дрожащее пламя на вершинах холмов говорит об их присутствии.

Гарибальди отвечает тем, кто спрашивает его о причинах этой остановки в нескольких километрах от Рима: «Мы ждем сигнала оттуда… Как только сигнал будет дан, мы поймем, что в городе началось восстание; мы перейдем Аньене, и все остальное проделаем на бегу…»

Он упорно говорит, во всяком случае, перед солдатами, что для победы достаточно будет одной атаки.

Но население Папского государства пассивно. В Монтеротондо, когда гарибальдийцы атаковали замок, возвышавшийся над городом, жители не оказали им никакой помощи. У Гарибальди горькое чувство. Снова те, ради кого он сражается, его разочаровали. Он говорит об их «молчании и безразличии, почти неприязни».

В Риме было бы то же самое. От пьемонтцев ничего не ждут, кроме налогов и погони за должностями. Тогда ради чего восставать? Жителям Рима, которым, как и всем жителям больших городов, история тысячелетиями не приносила ничего, кроме обманутых надежд, — свойствен скептицизм; они предпочитают оставаться зрителями. Тем более, что французская дивизия численностью в девять тысяч человек только что высадилась в Чивитавеккья.

Солдаты Наполеона III, которыми командует генерал де Файи, идут к Риму. Это обстрелянные войска, профессиональные воины, вооруженные новыми скорострельными и дальнобойными ружьями системы Шаспо, эффективность которых генеральный штаб надеется испытать в реальных условиях боя. А Наполеону III, его окружению, его офицерам необходимо смыть унижение, испытанное в Мексике. Там «банды» патриотов одержали победу. Этого нельзя допустить в Еврдпе. Речь идет о международном престиже империй и ее внутренней стабильности. Поэтому в Тулоне снялись с якоря корабли, перевозящие вторую дивизию.

Гарибальди, долгое время считавший, что угрозы со стороны Наполеона III были всего лишь запугиванием и не могли привести к серьезным последствиям, вынужден приказать своим войскам отступить, оставив на холмах только зажженные костры, чтобы обмануть противника.

Он сразу постарел, стал желчным, нерешительным. И когда на равнине его солдаты увидели длинные колонны, уходящие полузатопленными полями, он им солгал: это возвращаются крестьяне. На самом деле это бежали волонтеры. Первыми ушли мазинцы, «банда Мадзини», как скажет Гарибальди. «Если мы не идем в Рим, лучше вернуться домой…» — говорили они.

Около трех тысяч — более половины личного состава — покинули отряд.