Ё

В его «Истории» изящность, простотаДоказывают нам, без всякого пристрастья,Необходимость самовластьяИ прелести кнута.

— И что?

— Да вот только сейчас пришло в голову: почему-то все, кому нужна была сильная (а местами даже и жестокая) держава, отстаивали необходимость буквы «ё».

— Например?

— Сталин! Чем не пример? В ноябре сорок второго, несомненно, с подачи Иосифа Виссарионыча подписан указ об обязательном употреблении «ё» — и сразу разгром фашистов под Сталинградом.

— Под наше громкое «ё»?

— Н-ну… в общем… да. А стоит начаться хрущёвской «оттепели» — букве «ё» объявляют войну. Как тяжкому наследию культа личности… — Внезапно Пётр замер с полуоткрытым ртом. Подслеповатые глазёнки мистически вспыхнули. Осторожно отставил чашку на блюдце. — Никто не помнит? — с трепетом осведомился он. — Хрущёв произносил «г» взрывной или «г» фрикативный?

— Какой? — не выдержав, вмешался Славик.

— Фрикативный… Ну, на украинский манер.

— Не помню, — признался Овсяночкин. — Наверное, на украинский…

— Тогда и вовсе интересная картинка!.. — Пётр возбуждённо потёр ладошки. — Дело в том, что княгиня Дашкова, кроме буквы «ё», хотела ещё узаконить «г» фрикативный. Хотя в языке всего три слова с этим звуком: «Бог», «Господь» и «ага»…

— Погоди, — вновь прервал его Славик. — А как эта буква выглядела вообще?

— «Г» с перекладинкой, — отмахнулся Пётр. — Но не в этом суть! Суть в том, что те советские лидеры, кто произносил «г» фрикативный, почему-то разваливали страну, а те, кто произносил «г» взрывной, — укрепляли… Слушайте, да она просто колдунья какая-то, эта княгиня Дашкова!

— Так выпьем же за ё-маньяка! — подвёл черту Овсяночкин.

— А е-маньяк нехай сдохнет! — поддержал Славик.

— Позвольте, позвольте! — запротестовал Пёдиков. — Вы что такое говорите? В том-то и штука, что «ё» на первом трупе была вырезана неправильно!

— Не иначе, Исаич проконсультировал, — усмехнулся Овсяночкин. Помрачнел и добавил: — Земля ему пухом…

— Стоп! А кого он консультировал? — встрепенулся Славик, почуяв нутром, что не просто так это было сказано.

Ответить ему не успели, поскольку прозвучал дверной звонок.

— Странно, — заметил Пётр. — Неужели за нами опять?

— По городу с вещами, — мрачно присовокупил Сергей. Втроём они вышли в переднюю, хозяин отомкнул дверь.

На пороге стоял молодой человек без особых примет и с золотой цепурой на бычьей шее.

— Дефекатор здесь живёт? — прямо осведомился он. В следующий миг взгляд его остановился на Овсяночкине — и тугая мордень выразила лёгкую досаду. — А, так это вы, что ли?..

Вместо девятой главы

Алик Ахундов, более известный в кругу друзей и врагов как Ёкарный, лежал под штангой, а кругом гулко лязгал и погромыхивал тренажёрный зал. Влажные бугристые тела содрогались в конвульсиях, выполняя тяжёлую, бесполезную, а то и вредную для общества работу. В усиленно проветриваемом полуподвале стоял кисловатый едкий дух, от которого, казалось, тускнеет спортивное железо — в тех, разумеется, местах, где оно не полируется неустанно ладонями, задницами, спинами и ступнями.

Родной вес давался атлету сегодня с удивительной лёгкостью.

— Саша-джан, — обратился Ахундов к соседу, только что выбравшемуся из-под снаряда. — Пожалуйста, накати ещё два блина.

Тот с готовностью исполнил эту несколько церемонную просьбу. Алик-Ёкарный вообще отличался отменной вежливостью в быту. Были у него и другие достоинства: непьющий, некурящий, фанат здорового образа жизни, прекрасный семьянин, нежный муж, заботливый отец — и самый аккуратный исполнитель заказных убийств в Бурзянцевской группировке.

— Спасибо, Саша-джан…

— Всегда пожалуйста, Алик…

Заметьте, Ёкарного назвали Аликом — и это уже само по себе свидетельствовало о том, что ни в число его друзей, ни в число врагов Саша не входил. Он, если это вам любопытно, был из милиции, о чём, разумеется, прекрасно знал Ахундов. Он знал даже, что коллеги дразнят Сашу «Карубцией», но, естественно, никогда к нему так не обращался. Любезность за любезность.

Тренажёрный зал чем-то напоминает водопой в Африке, когда к какой-нибудь реке Лимпопо пробираются и лев, и лань, встают бок о бок и пьют, забыв о вековечной неприязни, одну и ту же влагу. В человеческой среде подобное перемирие заключается на каждом шагу, поэтому не раз случалось и так, что кое-кто, будучи изгнан из органов, то есть окончательно ставши бандитом, всё равно продолжал приходить сюда и совершенствовать навыки.

Кстати, один из таких перерожденцев спустя малое время приблизился к Алику.

— Тебя там на выход просят, — сказал он.

Алик-Ёкарный нахмурился и заворчал. Очень не любил, когда ему ломали тренировку. Тем не менее выполз из-под штанги и, вытирая ладони, направился на выход. Там его поджидал некто вполне славянской, хотя и вороватой наружности. Приходится с прискорбием признать, что лицо славянина не выглядело открытым, а взгляд прямым. Телосложением пришелец был хлипок и к спортивным снарядам явно никакого отношения не имел.