Э.Зорин - Большое гнездо

— Снова бояр нам на выю прочишь?

— Будто ныне на вые не сидят? Не станет Всеволода — каждый потянет в свою сторону. И пойдет опять великая смута...

Словиша, осклабившись, дернул коня за уздцы, взмахнул плеточкой.

— Как погляжу, нынче не попируем мы с тобой, Звездан, — сказал он с сожалением. — Поворачивай-ко к себе

на двор, попарься в баньке — авось дурные мысли парком вышибет. А я веселиться хочу.

И ускакал к Серебряным воротам.

Звездан поглядел ему вслед, понурился: перед кем рассыпал он бисер, кому доверил сокровенное? И, тяжело вздохнув, повернул своего коня в противоположную сторону.

2

У зятя Рюрика Ростиславича, волынского князя Романа, с утра сидел в гриднице боярин Твердислав, только что прибывший из Киева. Покашливая, выкладывал недобрые вести. Говорил глухим голосом, гнусавил в бороду:

— Я тебе еще когда сказывал, княже: Рюрику не верь. А ты гнал меня за порог, на думу не звал, поносил всякими словами.

Роман, подобравшись на стольце, морщился, нетерпеливо теребил длинный ус.

— Ты дело говори, боярин, — наконец оборвал он Твердислава. — Про обиды твои выслушаю после. Зачин твой был про плохие вести...

— С зачином аль без зачина, плохие они и есть, — обиделся боярин, любивший все говорить и делать обстоятельно. — Прибыл я, как велено было, в Киев...

— Ну? — снова оборвал его Роман.

Боярин вздохнул.

— Уступил ты Рюрику, — сказал он, — думал, отдаст он отобранные у тебя города Всеволоду, а Рюрик хитрил, вступил в сговор с владимирским князем...

— Что-то ходишь ты вокруг, яко лис, — усмехнулся Роман. — Никак в толк не возьму, к чему клонишь, боярин?

— Скоро поймешь, — мрачно пообещал Твердислав.

— Дале, дале, — подбодрил его Роман.

— А что дале? Отдал Рюрик твои города Всеволоду...

— То и мне ведомо, — хмыкнул Роман.

— Отдать-то отдал, и Всеволод те города принял, а после посадил в Триполь, Корсунь, Богуслав и Канев своих посадников, — одним духом выпалил боярин.

— Почто? — удивился Роман. — Ведь для сынов просил.

— То присказка, княже, а сказка еще впереди...

— Ты не про все города помянул, Твердислав, — вдруг обеспокоенно спохватился Роман.

— О том и речь, — сказал боярин. — Лучший город твой, Торческ, отдал Всеволод через свои руки Рюрикову сыну, а своему зятю Ростиславу...

— Врешь! — взревел Роман и, бледнея, вскочил со стольца.

— Вот те крест святой, — побожился Твердислав, в растерянности ища глазами икону. — Ты посуди-ко, княже: ну не хитрец ли Рюрик?! Эко что выдумал. Торческа, лучшего своего города, ты бы Ростиславу никак не уступил, сам взять его у тебя Рюрик остерегся. Зато через владимирского князя получил, что хотел.

Боярин помолчал, пристально глянул на притихшего Романа.

— Нынче, поди, все над тобой потешаются...

— Потешаются али нет, — медленно приходя в себя и понизив голос до гневного шепота, проговорил Роман, — то не твое дело, боярин. А весть ты мне принес и впрямь недобрую.

Исполненный достоинства, Твердислав встал с лавки и медленно приблизился к стольцу. Выставив перед собой посох, сказал:

— Не мне указывать тебе, княже. Но Рюрику ты своевольничать не давай...

— Сегодня же снаряжу гонца а Киев, — быстро согласился Роман.

— И скажи тестю, княже, — продолжал боярин окрепшим голосом: — «Не гоже это — заводить смуту в своем племени. Женат я на дочери твоей, а ты не блюдешь родственного союза. Что подумают о твоем своеволии и коварстве другие князья?..»

— Все так и скажу, боярин, — почти не слушая его, рассерженно кивал Роман.

— И еще скажи: «Верни мне мои города, коли хитростью их у меня отнял. Уступил я их по доброй воле, по доброй же воле беру назад. А иного мне ничего не нужно...»

Ушел боярин, гремя посохом, а зловещая тень его осталась в гриднице. Весь день до вечера буйствовал Роман. И над юной женой, Рюриковой дочерью, издевался:

— Вскарабкался отец твой на Гору, так нынче глядит не иначе как свысока. Глаза-то завидущие, руки-то загребущие. Дай срок — и Волынь под себя загребет.

— Ты батюшку не ругай, — со слезами на глазах защищала отца Рюриковна. — Доброй он.

— То-то от добра его и распирает, как квашню. Тесно стало тестюшке в Киеве.

— Не его в том вина...

— А чья же? — зло прищурил глаза Роман. — Уж не моя ли? Я клятвы не нарушал.

— Отца наперед выслушай...

— Слушал уж. Ирод клянется, Иуда лобзает, да им веры неймут!..

А вечером у Твердислава собрались передние волынские мужи — бояре Чудинович, Судислав и Жидята.

Пир был не велик, велика была беседа. Прислуживал боярам за столом немой Оболт, обрусевший ксвуй, привезенный еще отцом Твердислава из Чернигова. При нем бояре говорили смело.

Первым начал хозяин дома. Рассказал гостям о поездке в Киев, о встрече с Рюриком и сыном его Ростиславом.

— Крепок, зело крепок Всеволодов корень, — сказал он между прочим. — Сам Рюрик слаб духом и немочен, и Святославна ему плохая подпора. А вот Ростиславова жена, дочь Всеволода Верхуслава, вся в отца и в деда — дерзка, учена, на язык остра.

— То ж и Михалкова дочь Пребрана, — вставил Чудинович.— Владимира-то, Святославова сынка, как был он в Новограде князем, водила на коротком поводке. Даром что баба.