Единственные

Илона придумала компромисс – верхний свет на кухне не зажигать, а принести из своего уголка крошечный ночник. Вроде и не темнота кромешная, однако же и не светло. Там, в уголке, она сдернула со своей постели плед и завернулась.

– Прохладно что-то у тебя, – сказал Рома.

– Топить же еще не начали. Давай я духовку зажгу.

– Давай.

Это был старый испытанный способ согреть хотя бы кухню.

Илона была рада, что Рома оказался у нее в гостях. Он сделал именно то, в чем она сейчас нуждалась – предоставил ей собеседника, общение с которым будет минимальным, а ощущение одиночества пропадет. Она преспокойно выставила на кухонный стол коньяк – пусть попробует возразить. Он не возражал – настолько хватило то ли ума, а то ли души. Из нутра духовки пошло желанное тепло. Илона разлила коньяк, достала из холодильника то, что подвернулось под руку, это оказались глазированные сырки, взятые для матери два дня назад. Она положила на стол четыре штуки и уставилась на них, впервые ощутив печаль – вот отвалилась привычная забота, то немногое, в чем она могла проявить хорошее отношение к матери. И в самом деле – покупка сырков ее радовала…

– Спасибо, – сказал Рома, – но как это, сырки к коньяку?

– Их надо съесть.

– Надо так надо.

Он не знал, что участвует в ритуале истинного прощания. Он многого не знал – как сделать, чтобы Илона ограничилась одной маленькой рюмкой коньяка и куда деваться, когда ее потянет в сон…

Конечно же, он хотел остаться тут, с ней, и чтобы у них было все то, что ему снилось. Но действовать так, как герои в кино, он не мог – не имел вообще никакого опыта. Им там, в кино, хорошо – вот обнял, поцеловал, а следующий кадр – они с любимой женщиной уже завтракают вместе. А даже если бы и был этот треклятый опыт – как лезть с поцелуями в помещении, где, и суток не прошло, побывала смерть?

Она выпила коньяк, выпил и он. Обоим с того легче не стало. Илона, поплотнее закутавшись в плед, подошла к плите.

– Там, в шкафчике, чай, брось в заварочник, – сказала она. – И чашки достань. Да, в хлебнице должно быть печенье.

Сразу выпить горячий чай было просто невозможно. Илона ежилась, передергивала плечами.

– Меня страшно знобит. Представляешь, и коньяк не помог.

Рома знал, что это такое, – нервная дрожь. С ним было то же самое.

– З-знаешь что? Д-давай принесем одеяла… Согреемся… – еле выговорил он.

– Сейчас… У меня на тахте два, и в тумбе одно…

– Я тебе помогу…

Впотьмах они вошли в комнату и пробрались в Илонин уголок, отгороженный книжным шкафом.

– Ужас как знобит…

– И м-меня. Н-ничего, н-на кухне, там д-духовка… и одеяла… согреемся…

Илона сгребла одеяла в охапку, Рома наощупь взял и расправил одно, накинул ей на плечи, и вдруг весь прижался к ее спине.

Она все поняла – и отталкивать не стала. Она долго была одна – а это не проходит безнаказанно. Верность непонятно чему стала тяжким грузом. Сейчас ей требовалось именно это – живое тело рядом, а есть ли в соединении двух тел любовь – значения не имеет. Спасение могло быть только таким.

* * *

Итак, новая расстановка фигур на доске. Доска, впрочем, понятие условное – плоскость. А на краю стоит игрушка – настольный вечный календарь.

Этот календарь коллеги матери взяли с ее стола, когда разбирались с наследством. Ящики с картотекой оставили, потому что через несколько дней за стол села другая женщина средних лет и в темном рабочем платье, которая будет выполнять обязанности и поливать китайскую розу. Папки с документами разобрали, кое-что выкинули, всякую мелочь вроде фарфорового утенка сперва сложили в коробку, чтобы отдать Илоне, но Илона так и не пришла. Так что утенок, деревянный стакан для ручек и карандашей, глиняная мисочка для скрепок и еще какая-то дребедень разбрелись по соседним столам. А вот металлический календарь оказался никому не нужен, и куда делся – так и не поняли. Думали, кто-то из снабженцев утащил на память, скорее всего – Васин, он из-за смерти милой Шурочки очень расстраивался, так что вечером напился.

А календарь – вот он, металлическая коробочка с окошком, а в окошке – число. Коробочка кувыркается, числа меняются. Внизу, на постаменте, окошечки для месяца и дня недели, но тут уж нужно устанавливать вручную.

Однако с календарем произошли перемены. Число так и выскакивает в своем окошке, но вместо дня недели – год, кто его там меняет – неизвестно. Вот ведь судьба – никогда не угадаешь, что от человека останется и куда оно попадет…

Год – одна тысяча девятьсот восемьдесят первый, месяц – октябрь. Числа нет, потому что события на доске раскиданы по всему октябрю.

В квартире тети Тани суета. Сама тетя Таня, маленькая и кругленькая, на кухне лепит бутерброды. Нужно кормить целую ораву! Потому что в зале – столпотворение.