Единство и многообразие в Новом Завете Исследование природы первоначального христианства

В общем, судя по всему, там, где предание об Иисусе уже имело хождение и было принято, оно ограничивало тенденцию дополнять его подробностями и темами, взятыми из мессианских пророчеств Ветхого Завета. В тех случаях, когда предание об Иисусе не давало или почти не давало информации, оставался больший простор для деятельности тех раннехристианских апологетов, которые считали нужным изобразить Иисуса как полное исполнение ветхозаветных чаяний — во всех обстоятельствах его жизни, от рождества до воскресения (см. также выше § 9.1, прим. 8).

§ 25 Выводы

Иудейские Писания имели большое значение для иудеохристианства. Первохристиане считали важным установить преемство между Ветхим Заветом и своей новой верой, отождествить Иисуса с предсказанной мессианской фигурой (или мессианскими фигурами).

Если бы Иисус не исполнил ни одно ветхозаветное чаяние, последовало бы одно из двух: у него либо не возникло бы стойких приверженцев, либо его ученики с самого начала достаточно последовательно отрицали бы Ветхий Завет. Однако Иисус исполнил многие пророчества (или, по крайней мере, многие пророчества можно было отнести к нему без особых натяжек). Следовательно, Ветхий Завет был слишком ценным способом дать оценку Иисусу и рассказать о нем собратьям–иудеям, чтобы его можно было игнорировать.

Отсюда в первохристианстве пошел процесс интерпретации, в ходе которого сводились воедино ветхозаветный текст и христианские взгляды на Иисуса. Ни одна из этих сторон не доминировала всецело над другой, навязывая ей свой смысл и подавляя ее. Но и полного смешения также не происходило. Присутствовала значительная корреляция; некоторые отрывки могли быть восприняты практически без изменений. Обычно, однако, иудейские Писания требовалось несколько адаптировать в свете предания об Иисусе, в свете христианского отношения и веры в Иисуса, в свете новой ситуации, которую он создал. Иногда адаптация касалась лишь смысла,

выводимого из текста. Однако зачастую модифицировался и сам текст; порой мы видим существенную модификацию и конфлацию

различных текстов. Иногда имел место отказ от тех или иных предписаний, важных для ветхозаветной религии, — предание об Иисусе полностью вытеснило их.

Можно сделать вывод: иудейские Писания сохраняли свой авторитет (особенно для иудеохристиан), но не сами по себе, а в интерпретированном виде. Что касается многих других первохристиан, тут допустима более резкая формулировка: иудейские Писания сохраняли свой авторитет лишь в той мере, в какой они поддавались адекватному перетолкованию в свете нового откровения Иисуса. Явление Иисуса, предание об Иисусе, новая жизнь в Иисусе — все это определяло процесс интерпретации. И в этом первохристиане могли по праву считать себя учениками своего Учителя. Для Иисуса было характерно одновременно уважение к иудейскому Писанию и глубокая свобода в подходе к нему, причем он исходил из своего собственного богообщения и собственной жизни в Духе, — аналогичным образом, первохристиане уважали Ветхий Завет, но свободно

истолковывали его в свете явления Христа.

В связи с нашей темой единства и многообразия приходится заключить: в христианстве I в. Ветхий Завет был одним из элементов единства, хотя и не сам по себе, а будучи интерпретирован. Ветхий Завет, истолкованный в свете откровения Иисуса, способствовал объединению различных христианских церквей в I в., — а различия в интерпретации увеличивали и многообразие христианства I в. Иисус опять находится в центре, — предания о нем и нынешняя связь христиан с ним через Дух. Таким образом, Ветхий Завет не мог соперничать с Иисусом как основание христианского единства, ибо первохристиане читали его только с точки зрения Иисусова откровения. Он представлял собой некий незаменимый пролегоменон и дополнение к преданию об Иисусе и керигматической традиции, важный для их возникающей самобытности, одно из основных орудий апологетики (особенно в иудейской миссии). Но там, где старое откровение не согласовалось с новым, магистральное направление христианства I в. не сомневалось: следует либо адаптировать старое к новому, либо вовсе отказаться от старого[235].