Эдит Пиаф

И великая Мари Дюба не засмеялась. Она посмотрела на Эдит.

От этого взгляда стало тепло на душе. Она сказала:

— А вы придете ко мне еще.

Она не спрашивала. Она знала.

Мы вышли из «АВС», и Эдит сказала:

— Ты слышала, как она со мной разговаривала?! Она! Мари Дюба! Знаешь, Момона, когда эта женщина перестанет петь, никто не займет ее места.

Действительно, когда Мари Дюба ушла со сцены, ее никто не заменил.

Реймон привлекал Эдит главным образом потому, что ее интересовала Мари Дюба. Она была уверена, что он знает, как становятся такими, как Дюба. В начале их знакомства Реймон не проявлял к Эдит интереса. Казалось, он боялся ввязываться в ее дела. Он ведь сразу мог в чем-нибудь помочь Эдит, но ничего не делал: только давал советы, и то сквозь зубы. Что-то вроде: «Я тебе говорю… но ты поступай как знаешь». Он, например, считал, что Эдит не должна соглашаться на любое предложение.

— Тебе хорошо, но ведь есть-то надо.

Он ей говорил:

— Нужно, чтобы тобой кто-то занялся. Причем всерьез. Взял на себя все. Тебе нужно многому учиться.

Это было предложение, но не прямое. Реймону было свойственно говорить уклончиво. Эдит не понимала. Или не хотела понимать. Она чувствовала, что тогда ей нужно было бы принять Реймона и в другом качестве, а он ей не нравился. И она ему отвечала:

— Да, мне нужно было бы иметь импресарио. Но сколько я ни искала, до сих пор не нашла.

— Тебе нужен не импресарио, а кто-то, кто тебя «сделает» целиком. Я повторяю — тебе нужно всему учиться.

Эдит еще не была готова это понять.

— С папой Лепле мне повезло…

— Но это в прошлом, — отвечал Реймон. — Ты упала с большой высоты, и теперь с тебя спрос больше, чем раньше. Теперь ты приходишь не с улицы, а из «Жерниса». Разница…

Эдит вела себя как дикое животное, которое приручили, но не укротили, она была подозрительна, как необъезженная лошадь. Вероятно, ее породистость проявлялась и в ее нетерпеливости.

Все, что говорил Реймон, было более чем справедливо. Но она не хотела его слушать, на нее нападала тоска, и тогда она сердилась:

— В том, что он говорит, есть доля правды… Но он пессимист. Плевать, без него обойдусь.

Эта фраза на несколько месяцев отодвинула их настоящую встречу. Ассо колебался. Он еще недостаточно верил в Эдит, а она не была в него влюблена. Так ничего не могло получиться.

Однажды вечером Реймон появился в «Новых Афинах». У него был мрачный, замкнутый вид, плохое настроение.

— У меня для тебя есть контракт. Ты, конечно, за него схватишься и совершишь ошибку.

— Не твоя беда, — ответила ему Эдит.

«Контракт — это хорошо», подумала я. Ассо начинал меня раздражать. Я была не на его стороне. Его осведомленность во всех вопросах действовала мне на нервы.

— Куда надо ехать?

— В Ниццу. На месяц.

— Лазурный берег, — отозвалась Эдит, — от такого не отказываются. Где выступать?

— В «Буат а витэс».

— Это прилично?

— Терпимо.

— Тогда почему похоронный вид? Такие новости полагается праздновать!

— Если ты подождешь, мы найдем лучше.

— Не могу я ждать. Да и не хочу. Наоборот, мне нужно отойти на расстояние от Парижа. От «дела Лепле»… Там мне будет спокойно. Это ведь провинция.

Да, Эдит умела создавать себе иллюзии! Провинция всегда отстает от Парижа. И для тамошней публики скандальный ярлык с «делом Лепле» все еще был приклеен ко лбу Эдит. Именно поэтому ей и предложили контракт.

Мне тогда едва исполнилось восемнадцать лет, и я не понимала Реймона. Это был сложный человек. Только несколько лет спустя я осознала, что означал для него наш отъезд в Ниццу. Он, вероятно, не хотел говорить Эдит, но он в нее влюбился всерьез. Гордость ему не позволяла, ему было нужно, чтобы она за ним сама бегала. По поводу ее отъезда он, наверно, заключил с самим собой пари: «Если она уедет, я ее брошу, если останется — займусь ею». Это было в его духе. И он подумал, что проиграл, что Эдит от него ускользнула. Особенно его поразило, что она спросила:

— А для Момоны ты в этом кабаре ничего не устроил?

— Нет.

— Тем хуже, сами разберемся. Я все-таки беру ее с собой.

Нужно было его видеть в этот момент. Он меня не любил и надеялся, что эта поездка нас разлучит. Может быть, он собирался к ней приехать? Поди знай! Реймон ревновал Эдит ко мне. Его злило, что я имею на нее влияние. Он ее ревновал ко всем. Уже тогда он хотел, чтобы она принадлежала ему одному. Я ему мешала: критиковала, не считалась с ним.

Как-то перед нашим отъездом он отвел меня в сторону и прочитал нотацию:

— Послушай, ты имеешь влияние на Эдит. Пусть она не встречается с кем попало, и не давай ей пить.

— Почему ты ей сам не скажешь? А вдруг ей это нравится и мне тоже?

Стиснув зубы, он бросил:

— Ты ее «злой гений».

Я расхохоталась. Позднее мне вспомнились эти слова. Это я-то злой гений Эдит! Я смеялась не к добру. Эдит легко поддавалась влиянию, и в один прекрасный день ему удалось ее в этом убедить.

Реймон был недоволен нашим отъездом, но тем не менее позаботился обо всем. Купил два новых чемодана: «Так вы будете выглядеть приличнее». Купил билеты во второй класс: «Так вы сразу займете определенное положение». В то время были вагоны трех классов.