Эдвард Григ

— «Дорогой Григ…» — начала она. — Смотри: это из Италии! «Дорогой Григ! Мне чрезвычайно приятно выразить вам мое искреннее удовольствие по поводу вашей сонаты. Очаровательная вещь! В ней чувствуется сильный, вдумчивый и изобретательный композиторский талант, которому надо лишь идти своим естественным путем, чтобы подняться на высокую ступень. Мне хочется верить, что вы находите в вашей стране успех и поощрение, которых вы заслуживаете. Они будут сопутствовать вам и за ее пределами…»

Лист приглашал Грига к себе.

— Ну вот видишь! — сказала Нина.

— Это удивительно! — Григ рассматривал письмо. — Подумай: ведь я не писал ему! Не посылал ничего!

— Да… — Она помолчала. — Такие люди сами находят!

И они снова стали перечитывать письмо.

— Удивительно, что именно сегодня! Ты подумай: в трудную минуту — и такая поддержка! Как голос друга издалека…

— Неожиданно… Но у нас всегда так! Ты заметил? С тех пор, как мы вместе… Но, с другой стороны, — и она с гордостью подняла голову, — то, что он нашел, это тоже не могло остаться незамеченным!

Глава шестая

Два слуха распространились одновременно: первый — об уходе Грига из филармонии, второй — о его отъезде в Рим, к Листу. Музыканты всполошились. «Хозяин» вызвал его к себе.

— Друг мой! Не смею вас удерживать, раз вас приглашает сам «король музыкантов»! Я только надеюсь, что вы не задержитесь и привезете нам новую интересную программу!

— Вы же приняли мою отставку! — сказал Григ.

— Об этом не может быть и речи! Просто мы оба погорячились! Но вы должны побывать в стортинге: вам хотят устроить проводы!

— Зачем же так торжественно?

— А как же? И поедете обязательно на казенный счет. Я уже позаботился об этом!

Одним словом, перемена была разительная.

Ференц Лист жил в Риме, в монастыре, и носил сутану, как и полагается аббату, в сане которого он пребывал. Зачем этому вольнодумцу, страстно любящему земную жизнь и не верящему в загробную, понадобился сан аббата, — этого никто не мог толком объяснить, и менее всего сам Лист. Только княгиня Каролина Витгентштейн, умная женщина, вскружившая ему голову лет тринадцать назад, уверяла всех, что она хорошо понимает причину пострижения Листа. Причина очень простая: прежде он любил суетную жизнь и предавался всем ее соблазнам, а теперь для него настала пора раскаяния и просветления.

Но Лист не раскаивался в своем прошлом. Он прожил очень интересную жизнь и вспоминал об этом с удовольствием. Скорее, он мог пожалеть, что не так уж долго пользовался ее радостями: молодость слишком скоро прошла. Но жизнь еще не была кончена.

В чем же он должен был раскаиваться? Не в том ли, что он доставлял людям радость своей игрой? Или в том, что был любознателен и, по выражению поэта Генриха Гейне, «совал нос во все горшки, в которых боги варят будущее»? Или в том, что всегда был доверчив и благожелателен к людям? Или, может быть, в том, что он откликался на все общественные события и принимал в них участие?

Все помнили историю с памятником Бетховена. В Германии никак не могли его закончить. По подсчетам одного члена комиссии, собранных денег хватило лишь на пьедестал и одну ногу. «И хорошо еще, если на ногу, — прибавил этот остряк, — а то я опасаюсь, что только на ступню!» И Ференц Лист, которому стало стыдно за просвещенную родину Бетховена, взялся один достать недостающую сумму. Заработать ее своим трудом! Через три с половиной года можно было приступить к сооружению памятника. Лист сам выбрал скульптора, сам заказал ему проект, и никто больше не осмелился отпускать шутки насчет одной ступни.

А когда Лист узнал о наводнении на его родине, в Венгрии, он немедленно вызвался помочь обездоленным жертвам бедствия. Десять концертов он дал один за другим, и весь гонорар был внесен в комитет помощи. И сколько было подобных случаев! «Пока у меня есть руки и голова в порядке, — говорил Лист, — мое сочувствие к людям не будет бесплодно!»

Разумеется, больше всего его интересовало искусство, а из всех искусств — музыка. В то время как Вагнер жил в изгнании и не надеялся когда-либо увидеть на сцене своего «Лоэнгрина», Лист разучил эту оперу с оркестром и певцами и показал ее в городе Веймаре. Прекрасную книгу написал он в память друга своей молодости Фридерика Шопена. Немало лишнего и лживого писали о Шопене его современники, и первые книги о нем, вышедшие в свет, доставили Листу одни огорчения. И он решил опровергнуть клевету, досужие вымыслы, непроверенные слухи и неверные суждения, написав свои собственные воспоминания о Шопене. Он мог это сделать прежде всего потому, что очень хорошо знал Шопена и сам был великим музыкантом, стало быть, мог судить о личности Шопена и его музыке. И эта правдивая, поэтичная, талантливая книга, которую не могло испортить даже вмешательство княгини Витгентштейн (Лист имел слабость поручить ей литературную обработку отдельных глав), появилась как достойный памятник гению.