Ее величество

– …Злые и завистливые любят высмеивать тех, кто умнее их и интеллигентнее. Обиднее всего то, что Федор смеялся над самым святым, что было в жене. Его шутки были на пределе пристойности, на грани срыва в… подлость. Они шокировали Эмму, сбивали с толку. Это же беспримерная дерзость и непорядочность, – сказала Аня и привычно вздохнула.

– Федор считал такое поведение здоровым мужским цинизмом. А у Эммы после такого общения с мужем создавалось убедительное ощущение иррациональности бытия, – с усмешкой заметила Инна.

– Ах, если бы ей ничего этого не знать! – выдохнула Жанна. – Экклезиаст, кажется, сказал, что знание порождает печаль. Он, конечно, имел в виду широкий смысл этой фразы. Но как она сюда подходит! Обиды вспоминаются острее всего. Я преклоняюсь перед Эмминым терпением. Я тоже великодушна, но не настолько, чтобы позволять над собой измываться.

– Корова не знает меры в еде, лошадь в работе, а…– начала было Инна.

– Надеюсь, ты хотела произнести Эмме комплимент? – остановила ее Жанна с гримасой явного осуждения.

– Головы склонять перед недостойными мужчинами? Ронять себя в своих же глазах? К этому ты нас призываешь? – взбунтовалась Инна. – Кто сделал нашим долгом принимать в качестве награды за любовь, труд и терпение – пытку от тех, кто уже не вызывает в нас ничего, кроме жалости и отвращения? Это раньше женщинам трудно было утвердиться в мужском мире, но теперь мы, сами зарабатывающие, хозяйки своей судьбы! А Эмма стелилась…

– Она же из самых лучших побуждений. Счастливую семью строила. Не знала она еще тогда о выкрутасах Федора, – заступилась за Эмму Аня.

– Но ведь даже муж ее подруги сделал ей как-то замечание: «Всё для него и для него, и так, как он хочет. Когда же ты для себя и по-своему будешь делать?» А она беззаботно ответила: «Мне все равно как, а Феде приятно». Забыла еврейскую пословицу: «Если не хочешь, чтобы тебе сели на шею, не склоняйся слишком низко», – возразила Инна.

– Послушать тебя, так почти все мужчины скоты, – надменно заметила Жанна.

– Зачем же все? Только «яркие» представители типа моих, Ритиного, Лилиных мужей, Эмминого «индивида». И многих, многих тысяч других, – рассмеялась Инна. – А некоторые из них, которые вовсе не стремятся спрямлять и скруглять острые углы взаимоотношений, всю свою жизнь проводят на ее обочине.

– …Как ты думаешь, смерть мамы Федора примирила их? – спросила Жанна у Ани.

– Вряд ли. Эмма уже устала от своей любви к мужу. Она его просто терпит. А он? В этом возрасте не перевоспитываются.

– Может, научился подлаживается? Хотя тоже сомневаюсь.

– Лена, отомри! – затормошила подругу Инна. – Обмолвись хоть единым словечком. Почему не высказываешься? Твоя молчаливость – та же самая скорлупа, в которую ты пряталась с детства?

– Не берусь судить. Эмма меня не делегировала, не уполномочивала, – сонно пробормотала Лена, не открывая глаз.

– Мы не о ней конкретно говорим, а общую ситуацию анализируем, – увильнула от ответственности Инна.

– …Федька не мог себе позволить жить с ощущением своей вины. Иначе он не чувствовал бы себя беззаботно счастливым, – не согласилась Инна.

– Ей бы почувствовать неладное, обмозговать ситуацию… Но когда ей было думать, замечать? Семья, работа. Вертеп. Всё хотела успеть, – опять стала на защиту Эммы Аня.

– Федька как-то с удовольствием хвалился мне – женщине! – что за тридцать лет семейной жизни список «освоенных» им женщин достиг цифры сто. (Он что, весь город прошерстил?) «Пара дежурных комплиментов… равно как и пара трепетных взглядов – одно другого не отменяет – и она моя! Поглядел и присвоил. И все на высшем уровне. Так я разыгрываю карту свободной любви!». И языком зацокал, довольный собой.

– Мне памятник твоему больному тщеславию поставить? – взбрыкнула я.

– Трепался! Ни от чего больше Федор не получает столько удовольствия, как от восхваления собственной персоны. Когда ему не хватает чужих похвал, он сам бахвалится. Я где-то читала, что Паскаль носил пояс с гвоздями. Он прижимал его к телу локтями всякий раз, когда чувствовал, что похвала его радует. Какой был Человек! – восхитилась Аня. – Потому, что был истинно умный.

– А у Федьки всё было наоборот… Ха! «Общие правила жизни не для «великих»! Вот и приклеилось к нему клише «клинического сердцееда».

– Боже мой, ну нельзя же себя так расслаблять, чтобы от каждой приглянувшейся женщины слюни до полу распускать! – возмутилась Аня.

– Я в деревне знала двух никудышных мужичков, которые постоянно хвалились, мол, и та дала, и эта, потому что ни одна женщина на них не западала, – вспомнила Жанна.

– Вот и у Федьки один треп.

– Как-то в кафе Федор стал вдруг одаривать меня комплиментами. Потом подмигнул, будто мы с ним в сговоре, мол, разговор конфиденциальный. Думал меня поразить. Подогревал к себе интерес, звал взглядами. Не понимал, что унижает меня своим грязным откровением. Вообразил, что не упущу момент. Дебил! Больной на голову или на...