Ее величество

– Только прекрасный профиль патриция, что был под стать Данте, оплыл, черный антрацит глаз полинял, и череп оголился.

Обе искренне рассмеялись. Поняли друг друга.

Мысли Лены путаются, перемешиваются с нечеткими образами ее воображения. Воронка сна затягивает ее все глубже и глубже. Но она еще слышит:

– …Эмма не ютилась по общежитиям и коммуналкам. Это ты, Аня, порядком помыкалась. Не бедствовала Эмма, а счастья не было. Помню, хвалилась: «Я не первая у него, но единственная». Гордилась. А он уже тогда, как бы шутя… среди прочих, интересовался ее подругами. Малосимпатичный мне человек. Не дорожил репутацией. Ему хватало собственного мнения о себе, – резко закончила Жанна.

«Мне тоже. И что из этого следует?» – сквозь пелену сна подумала Лена.

«Ох уж эта мне Жанна! Есть такой тип навязчивых людей: пока не докажет свое, не отлипнет», – рассердилась Инна, не замечая за собой той же «особенности».

– …Кто по-настоящему страдает, тот редко грешит. Разве что обидами… – скорбно сказала Аня.

– Преклоняюсь перед гением человеческой мысли, – не удержалась, чтобы не съехидничать, Инна. Ее голос окончательно вывел Лену из состояния прострации.

«Если бы эти слова вместо Ани произнесла Лена, Инка не ёрничала бы», – молча вздёрнулась Жанна.

«Аня права, эгоизм всему виной... Эмма свое одиночество с достоинством пронесла через всю жизнь. Зря она вчера откровенничала. Хотя понять ее можно. Моей боли уже сорок лет, и можно сказать о ней:       «дела давно минувших дней», а у нее она совсем свежая. Каждый день как ножом по сердцу… Врач мне советовал чаще раскрываться, чтобы стресс снимать. Наверное, и она во исполнение…» – решила Лена, уже туманясь сознанием.

– …«Как чудно жить! Как плохо мы живём». Хорошо Адамович сказал! Будь у власти, я накидывала бы срок мужчинам с нравом мартовских котов за их издевательства над женами, – сказала Аня.

– Это их выбор: терпеть или нет, – заметила Инна.

– Часто вынужденный, не свободный, отягченный ответственностью за семью, – подправила ее Жанна.

– Наказывала бы «за каждый миг, исполненный «значенья»? – усмехнулась Инна.

– Не юродствуй, не извращай первоначальный смысл прекрасных строк. Зная, что им влетит по первое число, гуляки сбавляли бы обороты.

– И вспоминали бы тебя пострадавшие с «безграничной благодарностью»… Религиозной кротостью тоже можно тиранить и даже уничтожать. В теории наказаний в веках отметились многие законодатели, да только результатов пока нет никаких. Ты могла бы и похлеще отколоть номер. Например… предложила бы кастрировать. Потому-то ты и не во власти, – рассмеялась Инна.

– Боже мой, какие тайные мысли скрывают эти старые стены! – улыбнулась Лена.

– Мысли старых клуш и ведьм, – добавила Инна. – А раньше эта квартира была местом почтительного отношения к живым и ушедшим, где решались вопросы по самим основам жизни.

– И я ведьма или гарпия? – не поверила Аня.

– Гарпия, но пришибленная. Шучу.

– Я склонна поверить, – скромно-язвительно обиделась на Инну Аня. – И чем я обязана повышенному к себе вниманию? Чем заслужила столь сомнительный комплимент?

– Не заводись. Мое воспитание хромает, – весело созналась Инна. – Да, вот ещё что. Не высвечивай своей обидчивости, Ею могут пользоваться не совсем порядочные люди. Экранируй себя безразличием или иронией.

– На правую или на левую ногу хромает? – мгновенно подловила её Жанна.

Инна удивленно покрутила головой:

– Ну, ты даешь. Раздуваешься от гордости? В груди разливается чувство блаженной радости? Над тобой ещё нет нимба?

– Наполняюсь законной гордостью.

«Опять пинг-понг», – вздохнула Лена.

Возникла настороженная пауза, но её тут же нарушила Аня:

– Мужчин только денежным наказанием и прошибёшь. Ничто их больше не берёт.

– Наш милый дежурный скептик всегда на посту! – улыбнулась Лена.

– Если посмотреть на одно и то же событие глазами мужчины и женщины, то в результате получим две разные истории, – то ли задумчиво, то ли глубокомысленно сказала Жанна. – Чего только не встречается нам на жизненных перепутьях…

«И что из того?» – не поняла Аня.

– …С возрастом мы, казалось бы, в банальных словах наших родителей начинаем находить мудрый смысл, – сказала Инна.

– В нашем возрасте их проще понимать, – усмехнулась Лена.

– А в юности, ослеплённые влюбленностью, мы боремся, противоречим, воспринимаем родителей как ретроградов, не можем пробиться сквозь их «дубовый» консерватизм, – наверное, отвечая на какие-то свои вдруг забрезжившие воспоминания, сказала Жанна.

– Ты путаешься в хронологии своих замечаний, – упрекнула её Инна.

– Я делаю лирические отступления. Помнится, приемные родители только раз увидели моего жениха и сразу сделали о нем правильное заключение. А я долго ещё пыталась понять, так ли это, удивлялась лёгкости, с которой они могли оценить незнакомого им человека.

– … Чтобы вот так годы спустя какой-то гад погасил свет чудных ясных глаз моей внучки, чтобы они померкли навсегда?! – донеслось до Лены будто издалека.