Ее величество

«Но слухи поползли. Вслед за первым известием как лавина с горы посыпались другие, еще более гадкие факты во всей их неприглядности и наготе. И во мне впервые шевельнулось чувство, о существовании которого в себе я не подозревала. Не описать, как разволновалась. Всем моим существом овладела мысль, которую я раньше, отчаянно переубеждая себя, силилась не допускать в свое сознание».

«Положение не из приятных. К сожалению, такой поддельной реальностью подменяют свою жизнь большинство людей. Рады обманываться, только бы сохранить иллюзию стабильности», – с суровой нотой в голосе заметила я. И спросила, интимно понизив голос:

«Послушай, Федька такой… темпераментный и горячий? Не верится что-то».

«Как бы тебе объяснить… Скорее… сладострастный, что ли. Моя душа просила исцеляющей чистоты и красоты отношений. А тут такое… Я боялась потерять рассудок от обрушившихся на меня бед. Ведь чем сильнее любишь, тем тяжелее выносить разочарование. Мне хотелось умереть, чтобы вся эта грязь сразу исчезла. Но дети… Кажется в Евангелие от Матфея написано что-то типа: бойся тех, кто не тело, а душу убивает», – тоскливо и обреченно, но терпеливо объясняла мне Эмма.

«Твое желание продолжать верить мужу в значительной степени продиктовано страхом перед оскорбительным для тебя знанием. Это обыкновенная самозащита. И ты, онемевшая от ужаса перед тем, что еще могут поведать коллеги, чуть не падала в обморок. А они потом, уже как бы в порядке вещей, просто, без выпендрежа докладывались? Преподносили факты, так сказать, пропущенные через собственное восприятие? – подталкивала я Эмму к откровенности. – Раскрывая глаза, осчастливливали… себя. Сволочи. Гадюшник, серпентарий! Это равносильно полостной операции без наркоза. Ох уж эти мне сплетни о семейных дрязгах и неурядицах! Врагу не пожелаю».

«Заронили и, указав на факты, укрепили подозрения, навели на страшные думы. И кто только не прикладывал к этому свои… языки! Сколько неловкости, стыда и боли причинили! В сердце стонала безысходность и отрешенность. В горле клокотала обида. И пошатнулся привычный мир. Я словно потерялась во времени. Мне не нужна была эта правда. От нее хотелось убежать, скрыться.

Оказывается, одна моя завистливая коллега вступила на тропу войны, стала тайной сообщницей моей свекрови. Вместе они с удовольствием сочиняли мои «романы» и докладывали о них моему мужу. Представляешь, их стараниями рождались сплетни, о которых знали все, кроме меня», – сокрушенно говорила Эмма и смотрела на меня взглядом женщины, которой внезапно открылось то, о чем она догадывалась с самого начала, но до сих пор упорно не хотела замечать, которая и теперь никак не могла примирить услышанное с желанием отказать ему в праве на существование, потому что в ней еще теплился ничтожно малый огонек надежды на то, что всё это несерьезно.

«Коллектив единомышленников! Нехристи. О эти горькие пилюли лжи и оговора, обернутые в тонкую оболочку правды! – демонстрировала я Эмме свою полную солидарность. – Ты знаешь, исследования показывают, что мужчины больше сплетничают. Начальники часто используют женщин для распространения своей гадкой информации. Особенно секретарей. Они просто «негласно» приказывают им «довести до сведения… общественности», чтобы все отвернулись от человека… И болтают мужчины больше. Женщинам некогда, у них масса домашних дел. Мужья моих подруг вечно «висят» на телефонах. Один из них жаловался мне: «Если в выходной никто не звонит, я нервничаю и сам ищу повод кому-нибудь звякнуть».

«Неведение иногда может уберечь от неприятностей и проблем. Но чаще – подвести, – вздохнула Эмма. – Фазиль Искандер, кажется, писал, что порядочность не предполагает героичности, она предполагает неучастие в подлости. Что-то вроде того. И я не хотела даже слышать… Смешно надеяться, когда накрывает море грязи и лжи… Теперь внутри меня все пусто и безжизненно».

«А мне больше нравится фраза небезызвестной Фаины Раневской: «Я слышала о вас столько гадостей, что сразу поняла – вы замечательный человек». Она меня успокаивает. Ты сплоховала, когда не поверила коллегам, поэтому полное просветление у тебя не проявилось. Ты пребывала в дурмане, в любовном угаре. Я бы не стала ждать подтверждения своим подозрениям, а сразу бы взяла быка за рога. Уверенность в себе – вот твоя козырная карта, а ты ее не разыграла».

«Я думала, оболгали Федю, как лгут и сплетничают обо мне. Пеняла себе за мнительность. Мол, все это домыслы».

«Ну как же! Он составил твое счастье! Твои мозги затянуты паутиной наивности, как реставрируемый дом строительными лесами. Милая, прекраснодушная. А теперь не можешь оклематься. Я бы вмиг насела на Федьку и на сплетников и всё у всех выпытала. Не успокоилась бы, пока не вывела на чистую воду. И это не составило бы мне большого труда. Учись! Пойми, твоя жизнь не полигон для Федькиного тщеславия и не место, где он сбрасывает шкуру ягненка, превращаясь в волка», – резко выражала я Эмме свое неодобрение.