39. Вечерняя вылазка
Заснуть никак не удается. Внезапно раздается странный звук, и я приподнимаю одно веко.
Пифагор не только бодрствует – он крадучись покидает комнату. Дождавшись, пока он удалится на достаточное расстояние, я осторожно следую за ним.
Сиамец бойко трусит вперед. Наблюдая за его поведением, я делаю вывод, что ему не хочется быть обнаруженным: он жмется к стенам, стараясь спрятаться.
Он проникает в белое здание-куб.
Любопытство не позволяет мне и дальше бездействовать. Подойдя к нему, я вижу в полутьме десятки клеток с животными.
Повернувшись ко мне, Пифагор мяукает:
– Это происходит здесь.
– Ты о чем?
– Мы в зверинце-питомнике. Здесь я родился и жил.
– Что такое питомник?
– Место, где люди держат подопытных животных.
Пифагор запрыгивает на высокий шкаф, я делаю то же самое и благодаря своему превосходному ночному зрению могу увидеть буквально все.
В клетках сидят кошки, крысы, обезьяны, кролики, собаки, свиньи. Приблизившись к одной клетке, я не могу поверить своим глазам.
– У всех у них…
– Именно, Бастет! – перебивает меня Пифагор. – Именно здесь на мне проводили опыты, здесь мне пробили череп, чтобы мозг мог подключаться к их компьютерам.
На потолке вдруг вспыхивает свет, седовласый ректор Филипп наводит на нас револьвер.
Он направляет оружие то на меня, то на Пифагора. Потом со вздохом прячет револьвер в карман и достает наушник-переводчик Натали. С его помощью он связывается с Пифагором, который обеспечивает мне синхронный перевод их беседы.
– Он говорит, что сразу меня узнал, я был первым прооперированным. Сейчас он увидел нас благодаря инфракрасным камерам.
Филипп с кряхтением садится и продолжает разговор с Пифагором.
– Прооперировав меня, они стали «подключать» других животных. Появлялись другие кошки с «третьим глазом» и такие же обезьяны, крысы, кролики, свиньи, собаки, даже одна лошадь. Но эксперимент зашел в тупик. Человеческие знания становились для животных потрясением.
– Они сходили с ума?
– Нет, просто возмущались своим статусом подопытных. Сначала это проявлялось в росте агрессивности. Некоторым даже удавалось сбежать. Теперь ученые исключили побег: позаботились о решетках, укрепили замки.
Слыша кошачий разговор, звери в клетках нервничают, поднимают крик. Возможно, некоторые нас понимают.
– Среди беглецов мог оказаться Тамерлан?
Пифагор переводит мой вопрос, Филипп в ответ утвердительно кивает.
Я перевариваю услышанное, не смея пока высказать завладевшую мной мысль. Я долго креплюсь, но потом не выдерживаю и выпаливаю против своей воли:
– Можно и мне «третий глаз»?
– Надеюсь, ты шутишь.
– Нет, я серьезно. Спроси Филиппа, может ли он и мне пробить дырку в голове для подключения.
Пифагор удивленно дергает ушами.
– Ты уверена? Должен тебя предупредить – это весьма своеобразный эксперимент.
– Знаю. Я хочу быть, как ты, хочу доступа ко всем знаниям людей. Вдруг мы сможем соединиться кабелем USB, чтобы лучше понимать друг друга?
Пифагор передает мой вопрос старику в белом халате. У них вспыхивает жаркий спор, потом Филипп Сарфати смотрит на меня и вздыхает – скорее, с одобрением.
– Он не против, только хочет быть уверенным, что ты не упрекнешь его, когда сможешь упрекать.
И я решительным тоном мяукаю:
– ХОЧУ «ТРЕТИЙ ГЛАЗ»!
Операцию назначают на послезавтра.
Главный хирург – Филипп. Ему ассистируют Роман и Натали, которые, зная меня, вызвались участвовать во вживлении мне протеза.
Филипп Сарфати поручает им следить за приборами и подавать по его требованию инструменты. У него отточено каждое движение, как будто он проводил такую операцию уже десятки раз.
Меня привязывают к пробковой панели, закрепляют в пластмассовом зажиме голову. Роман выбривает машинкой квадратик у меня на лбу, Филипп вставляет мне в рот трубку, втыкает в подушечку лапы толстую иглу – это довольно больно.
Я очень волнуюсь.
– Успокойся! – шепчет мне Пифагор.