Эффект безмолвия

Соревнования пожарных, треп чиновников и детские утренники, которые часто транслировала телерадиокомпания маленького нефтяного города, нужны были руководителям организаций для рейтингов, галочек и эфирных справок о контактах со СМИ.

Публика? Она словно не существовала в маленьком нефтяном городе. Это был огромный ноль. Нет, иногда люди звонили, но больше, чтобы решить свои проблемы. Деятельное участие публики в своей судьбе Алик видел всего два раза. Один раз, когда его выбрали депутатом, и один раз, когда мужчина, из числа тех, кому он помог получить зарплату, написал благодарность в газету, впрочем, Квашняков ее не опубликовал.

***

Перед Аликом сидела профессиональная пиарщица, желавшая работать в журналистике и профессионально красить и без того красочные сюжеты чиновников.

«Удивительная лиса – Хамовский – хочет и услугу оказать прокуратуре и с этой услуги получить еще выигрыш в виде веселых картинок на телевидении, которые будет профессионально творить Крест», – подумал Алик.

С приходом пиара на телевидении маленького нефтяного города могла начаться новая эпоха удовлетворения потребностей чиновников. Журналистский состав, впитавший формулу «муниципального подхода», а особенно Павшин, увидев соперницу, перехватывающую похвалы, начнет перенимать опыт…

– У меня нет ставки под вас, – решил Алик. – Если бы – журналист,… но у вас диплом не подходящий.

Сияющее надменное лицо Крест преобразилось в маску озлобленной собачки.

– Но Семен Петрович сказал,… – тявкнула она.

– Да, сказал, и я сам бы хотел вас принять, но штатное расписание не позволяет, – слицемерил Алик. – Возможно, что-то появится, звоните.

Крест окатила его взглядом, полным помоев, поднялась со стула и, не попрощавшись, вышла.

«Слепота, кругом слепота, каждый видит только себя», – подумал Алик и вспомнил историю, происшедшую с его знакомыми.

НИКОКОЙ

«По птенцу, выпавшему из гнезда, вначале плачут, затем скучают, потом забывают».

Кеша упорно не замечал жену. Почему? Уж так повелось. Да и как заметить, если пьян постоянно? Пил он самогонку, которую покупал в своей, так сказать, точке, и по мнению его дружков, самогонка была лучшая. Доза – проверена. Так что, Кеша хоть пил много и регулярно, но только после работы и ровно столько, чтобы к утру возвращались способности мыслить и действовать. А вечером – Кеша приходил домой пьяный, включал телевизор, поднимал громкость, так, чтобы убаюкивало, заваливался на постель и сразу засыпал.

Нина, жена Кеши, каждый вечер заставала одну и ту же картину: Кеша спал и иной раз похрюкивал.

«Снится, что в козла выиграл», – полагала Нина безрадостно, потому что два человека сходятся не для того, чтобы мысленно ощущать друг друга…

Она ужинала в одиночестве, и в таком же одиночестве шла спать в другую комнату, благо квартирные площади позволяли. Ранним утром Кеша просыпался и, не заходя к жене, убегал на работу, а вечером опять приходил пьяный.

Вот так и жили супруги, зная друг о друге, можно сказать, понаслышке…

Сочувствуя Нине и желая отвлечь ее от горького супружества, подруга, работавшая в туристическом агентстве, как-то позвонила ей и предложила:

– А не съездить ли тебе в Евпаторию? У нас путевки дешевые появились.

– Да как я своего-то оставлю? – спросила Нина.

– Что о нем беспокоиться, он же тебя не замечает? – ответила вопросом подруга.

– Может ты и права, – согласилась Нина. – Он даже дома не ест. Закусывает где-то. Проспиртовался.

– Вот и проучи его, – подначила подруга. – Пусть почувствует, как без тебя. Попрыгает. Ценить больше будет.

– Разлука чувства разжигает, – согласилась Нина. – Выписывай путевку.

С Ниной, кроме ее мужа, жили еще несколько живых существ: пугливый пуделек цвета топленого молока, такого же цвета старуха-кошка и попугайчик Кирюшка, названный так, чтобы не путать с Кешей. В отличие от мужа они всегда ее замечали и встречали с радостью у порога. Перед отъездом она передала их в хорошие руки.

Присмотр за попугайчиком Нина поручила племяннику Павлику, который должен был приходить к ним домой и кормить его.

Пуделька Нина передала подруге, предложившей путевку в Евпаторию.

Кошку взяла тетя Эля, сестра Кеши.

Все по чужим рукам, потому что свои, Кешины руки, уморили бы все живое.

Так Нина и уехала, не предупредив мужа об отъезде и даже не намекнув.

Она лежала на вагонной полке, с каждым часом приближаясь к заветной Евпатории, и размышляла о сердцах, чувствующих друг друга на расстоянии куда большем, чем несколько шагов по квартире.

Кеша, проходя мимо спальни, где обычно спала супруга, не ощущал одиночества, и сердце не подсказывало. Он по-прежнему возвращался пьяный, бесчувственно падал на постель, а утром убегал на работу.

Нина мечтала, что Кеша мучается, изнывает. Она не напоминала о себе, чтобы не прерывать тренировку чувств, но Кеша пребывал в обычном состоянии: в обществе товарищей и добротного самогона.