Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I

Ваньку Трясогуза не то что в дверях, па стратегической дороге не обойдешь. Он ломился в бадэгу, никого не различая, и такой весь потный, выпученный и взволнованный, что Гайдамака хотел было затеряться под арками сырого полутемного подвала среди Семэна и Мыколы, но было поздно: они столкнулись живот к животу к обоюдному неудовольствию. Теперь вот надо было о чем-то говорить.

— Иван!

— Сашко!

— Здоров, боров!

— Здоров, коров!

— Ты чего такой потный?

— Вспотел потому что, — сердито отвечал Трясогуз. — Надо же, такая жарища с утра. А здесь ничего, прохладненько, — сказал Трясогуз, оглядываясь. — Идем выпьем, я угощаю.

— Я уже выпил.

— А ну погодь. — Трясогуз схватил Гайдамаку за плечо с погончиком, развернул и подозрительно заглянул в глаза. — Ты зачем пил? Ты же пить бросил!

— Ну, захотелось, — пожал Гайдамака свободным плечом. — Футбол сегодня. Матч смерти с Киевом. На футбол идешь?

— Футбол вечером. Ты почему не на работе? Куда вырядился? Погоны надел! Зачем пьешь с утра? Для храбрости?

— Для бодрости. Извини, Иван, спешу. Но от Ваньки просто так не отделаться:

— Куда спешишь?

— Куда, куда… Дела…

— Погодь, командир, погодь. Дай отдышаться. Он тебя, значит, тоже вызвал?

— Кто вызвал? Куда?

— Туда.

— Не понял…

— ТУДА. — Трясогуз показал глазами на своды подвала. — ТУДА. В Контору. На Бебеля.

— Постой, постой…

— Я стою.

— Так, значит, ты — ОТТУДА?! — наконец-то догадался Гайдамака.

— Ага, — подмигнул Трясогуз. — Еле ноги унес. Смотри: на мне лица нет. Тебе на сколько назначено? На одиннадцать? А мне было на десять. Что, интересно, да? Идем, идем, выпьем, время есть, расскажу.

«Придется выпить еще, — решил Гайдамака. — Очень уж у Ваньки важная информация».

— А в чем там дело? — небрежно спросил он, но небрежность плохо у него получилась.

— Спрячь свою мелочь, я угощаю. Налей нам, Надька… Ему сто, — ему еще в Контору идти, а мне — полный, по марусин поясок. В чем там дело, спрашиваешь?… — Набирают ТАМ в отряд космонавтов.

— Кончай шутить!

— Что, ие хочешь в космонавты?

— Ванька, не тяни вола за хвост, говори, зачем вызывают! — обозлился Гайдамака. Он выпил еще сто грамм коньяка — пошло полегче — и развернул вторую «Красную Шапочку».

— Скажу, сейчас скажу, — пообещал Трясогуз, примериваясь на просвет к полному стакану янтарной мочевидной жидкости. — Всех проверяют, кто у него в записной книжке был зашифрован.

— У кого в книжке кто зашифрован?! — похолодел Гайдамака. Молдаванская конина, не доскакав до желудка, бросилась в голову, а «Красная Шапочка» противно прилипла к гортани, преграждая конине путь. — Говори толком! Мне же сейчас туда идти!

— А ты не знаешь?… Нет, в самом деле, не знаешь?!

— Ничего не знаю! Я же только из отпуска!

— А, ну да… Из дома не выходил от Элки. Ну, ты дура-ак, командир! — восхитился Трясогуз, шумно нюхая молдаванский коньяк. — Тут такие события!.. А вы тут чего?! А ну пошли, пошли отсюда! — вдруг рявкнул Трясогуз на Семэна и Мыколу, которые прислушивались к разговору.

Те вылетели из бадэги, и Трясогуз зашептал:

— На твою дорогу американский бомбардировщик сел. Да! Посадили его на твою дорогу. Это не дорога, а посадочная полоса. Залетел с Луны…

— Ванька, что ты несешь?!

— Ладно, шучу. А вот сейчас не шучу: месяц назад у нас на селекционной станции шпиона поймали. Японского! Весь Гуляй на ушах стоит, а у тебя сексуальный час! Скворцова помнишь?

ГЛАВА 7 Броненосец «Портвейн-Таврический»

У матросов пет вопросов.

У Советов нет ответов.

Франция отменялась, идти на прием к президенту Ататюрку уже не хотелось, задумчивый Гамилькар заторопился домой. Он, конечно, не впервые сталкивался с женской изменой — стоит отвернуться, оставить на минутку или отойти на целую войну, а постель подруги уже занята другим, — но Гамилькар получил воспитание в Офире — более того, в Эдеме, где все так любилось, плодилось и размножалось, что ни у кого не было проблем с первобытным адамовым комплексом одиночества; он мог бы не обратить внимания и на эту измену, но сейчас что-то следовало предпринять, потому что эта измена вонюче пахла политикой и смахивала на измену политическую, потому что хитрый регент Фитаурари, занимая должность нгусе-негуса, явно метил в Pohouyam'ы и, кажется, подбивал ревнивого Гамилькара на убийство царствующей невесты, чтобы избавиться от законной наследницы тропа: похоже также, что нгусе-негус заманивал Гамилькара в Офир, чтобы приручить, а при случае избавиться от соперника, потому что Гамилькар тоже был племенным вождем и претендовал на офирский трон, — негус справедливо рассуждал, что врагов лучше иметь не за границей, а дома, под боком, чтобы их можно было всегда достать руками. Тут многое примешалось: Гамилькар был известен офирской охранке (в Офире, конечно же, тоже существовала своя тайная полиция) как сепаратист и итальянский ставленник, занимающийся распродажей родины. Гамилькару всякое шили, он многим мешал.