Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга II

Что ты, княже, говорил, когда солнце меркло?Ты сказал, что лучше смерть, нежели полон.И стоим, окружены, у речушки мелкой,и поганые идут с четырех сторон.Веют стрелами ветра, жаждой рты спаяло,тесно сдвинуты щиты, отворен колчан.

Нам отсюда не уйти, с берега Каялы, —перерезал все пути половец Кончак.Что ты, княже, говорил в час, когда затменьепало на твои полки вороным крылом?Ты сказал, что только смерд верует в знаменья,и еще сказал, что смерть — лучше, чем полон.

Так гори, сгорай, трава, под последней битвой!Бей, пока в руке клинок и в очах светло!Вся дружина полегла возле речки быстрой,ну, а князь пошел в полон — из седла в седло.Что ты, княже, говорил яростно и гордо?Дескать, Дону зачерпнуть в золотой шелом.

И лежу на берегу со стрелою в горле,потому что лучше смерть, нежели полон.Как забыли мы одно, самое простое:что доводишься ты, князь, сватом Кончаку!Не обидит свата сват и побег подстроит,и напишет кто-нибудь «Слово о полку».[26]

Богатыри пригорюнились, Илья Муромец смахнул слезу, заткнул пальцем ноздрю и высморкался так, что сопля долетела до середины Днепра и погнала волну, а встревоженные вороны тучей взвились на том берегу над Трухановым островом.

ГЛАВА МЕЖДУ 12-й 14-й. Укушенные купидоном

Офирские негусы имели бесчисленное количество детей. Каждый 13-й ребенок считался незаконнорожденным и не мог претендовать даже на скромную часть наследства.

Из записок путешественников

Итак, Высочайшее соизволение на открытие образцового Дома Терпимости получено. «Всех ТЕРПЕТЬ, лишь бы не было революции». Шкфорцопф описывает зиму девятьсот пятого года, подлую южно-российскую зиму с кровавым воскресеньем, с мокрыми ветрами и соленым снегом, разъедающим не только литые подошвы ботинок, но даже литые презервативы из бразильского каучука. А пронос, Александр Васильевич Суворов, будто бы основавший Южно-Российск на развалинах им же разваленной турецкой крепости Аджубей, мог бы с самого начала озаботиться состоянием городской коммунальной службы. Но будущему генералиссимусу не до подобных мелочей, ему тесно в империи, он рвется на юго-запад испить треухом дунайской воды, и дальше, дальше, к теплым проливам, что в реальности приводит к нерадивости дворников и к запущенному коммунальному состоянию (отсюда и коммунистические настроения) пыльного и безводного Южно-Российска.

Наступает зима. Черчилль и Маргаритка счастливы, они уже привыкли к ящику из-под рейтуз, всеядно едят все, что им приносят с Привоза, — мясо, птицу, рыбу, овощи, фрукты, ягоды — лишь трещит за ушами-локаторами. Ночью летают над городом, к рассвету возвращаются. Все укушенные и отравленные купидонами пребывают в состоянии эйфории. Фотографический салон «Шкфорцопф и О'Павло» переименовывается в «Строительную контору Шкфорцопф и K°». Яд купидона в больших дозах окрыляет и способствует воздухоплаванию. Первым обнаруживает это О'Павло. Лунными ночами он неуверенно возносится и летает над Южно-Российском в черной сутане. Однажды, собравшись с духом, совершает воздушный вояж в Ершалаим («нызенько-нызенько, от», с частыми мягкими посадками для отдыха), где осматривает святые достопримечательности и остается разочарован взгромоздившимся на Голгофе Храмом; а потом, совсем осмелев, беспосадочно летит через море в Рим (правда, делает короткую остановку на Капри и знакомится со своим любимым писателем Антоном Чеховым, которого в прямом смысле боготворит, принимая его чуть ли не за Иисуса Христа). Чехов в это время лечится на Капри после туберкулезного криза 2 июля 1904 года, от которого чуть не умер. Чехов поражен: