Ефремовы. Без ретуши

Дело в том, что в 60-х годах Художественный театр вступил в полосу творческого кризиса, связанного с тем, что труппа, ведомая «великими стариками и старухами» (с середины 50-х в МХАТе было коллективное руководство, а не диктат главрежа), не хотела подлаживаться под «оттепельные» веяния, придерживаясь консервативных взглядов. А публика менялась именно в соответствии с «оттепельными» настроениями, на волне которых поднялся тот же «Современник», появилась любимовская Таганка. По сути, в новых условиях старый МХАТ благополучно скончался и перед новым руководителем требовалось не реанимировать его, а попытаться пробудить и сохранить в нем то лучшее, что когда-то было. В итоге в союзном Минкульте созрела идея пригласить в МХАТ нового руководителя, а именно Олега Ефремова. Эта кандидатура была выдвинута Фурцевой, которая давно питала к нему теплые чувства и ценила как отменного режиссера и организатора. Разговоры об этом с Ефремовым начались еще поздней весной 1970 года (после 14 апреля – премьеры «Чайки» в «Современнике»), а к концу лета (после того как неудачно прошли гастроли МХАТа в Англии) обрели свои окончательные очертания. Ефремов очень хотел стать главным в МХАТе, поскольку в глубине его души занозой сидела та история из 1949 года, когда его не взяли в Художественный театр, по сути забраковав как мхатовца. Эта обида долгие годы точила его изнутри, не давая покоя. Он мечтал отомстить, причем месть должна была быть публичной и впечатляющей. Как выразился он сам еще в 49-м: «Я еще въеду в МХАТ на белом коне». И вот этого самого «коня» ему, по сути, и предложила «оседлать» Фурцева. Разве мог он от этого отказаться?

Помимо этого Ефремовым двигало желание подняться на новую ступень и стать государственным режиссером. Зачем ему это было нужно? Послушаем В. Давыдова, который написал следующее: «Олег как-то сказал, что если бы он не был актером и режиссером, то стал бы политическим деятелем и стоял бы на трибуне мавзолея». Так вот – пост в «Современнике» не давал ему такой возможности, а руководящее кресло в главном театре страны МХАТе – давало. Он мечтал через МХАТ «взойти на мавзолей» – стать политическим режиссером. При этом он прекрасно понимал, что ему придется «прогибаться» – ставить провластные спектакли. Но в то же время он мечтал и обхитрить власть – ставить одновременно и оппозиционные пьесы, пользуясь сценой главного театра страны. Он собирался играть в большую политику, чего не мог делать, будучи руководителем «Современника» (статус театра это не позволял).

Обратим внимание на время прихода Ефремова к руководству первого театра страны – середина 1970 года. А это было весьма интересное время с точки зрения большой политики. Именно тогда центристы во власти (Брежнев, Суслов, Андропов) повели наступление на либералов из числа радикальных. Именно тогда был снят с поста главного редактора «Нового мира» А. Твардовский, а Гостелерадио возглавил консерватор С. Лапин. Поприжали задиристый журнал «Юность» – бастион еврейской молодежи. Более того, резко придавили полулегальное «демократическое движение», чтобы оно не сотворило в Москве вторую Пражскую весну. В то же время евреям разрешили широкий, по сути ничем не ограниченный выезд за рубеж, чтобы приоткрыть клапан недовольства с их стороны.

Так что назначение Ефремова не случайно выпало на тот юбилейный год (тогда праздновалось 100-летие со дня рождения В. И. Ленина). Режиссер хоть и проходил по разряду либералов, но не был радикалом. К тому же он был антисталинистом, а это у центристов ценилось – они боялись возвращения сталинистов во власть и делали все, чтобы их там становилось все меньше и меньше (а началось все в 1967 году с разгрома «группы Шелепина»). Так что Ефремов для кремлевских центристов был своим человеком, за что и был выдвинут в шефы первого театра в стране.

Между тем в августе 70-го страсти накалились до предела. Причем в обоих театрах сразу – как в «Современнике», так и в МХАТе. Начнем с последнего.

Значительная часть мхатовцев была категорически против прихода Ефремова, однако с их мнением уже никто не считался – все было решено наверху, в ЦК, куда группа «заговорщиков-ефремовцев» во главе с двумя «великими стариками» – Михаилом Яншиным и Марком Прудкиным – успела сходить несколько недель назад. Причем это были именно заговорщики. Так, из всех «великих стариков» самым непримиримым в деле приглашения в МХАТ Ефремова был Борис Ливанов. Зная об этом, его коллеги и такие же «старики», воспользовавшись тем, что Ливанов уехал с гастролями в Киев, собрались на московской квартире Яншина и постановили: Ефремову в МХАТе быть. Причем на том собрании не было еще нескольких «стариков»: А. Грибова, М. Болдумана, А. Кторова, В. Станицына.