Египетское метро

На улице было так же тепло и сыро, как в день приезда. Под глухое и тягучее пенье ревуна он спустился по Карантинному спуску, поднялся по Ланжероновскому, прошелся по мокрому сверкающему бульвару и свернул к Екатерининской площади. Далее Сабанеев мост, Гоголя и Малый переулок, по которому он вышел на Преображенскую. Сыпавшийся сквозь туман неторопливый дождь вдруг зашумел, стал чаще и крупнее. Тягин, ссутулившись, набросил на голову капюшон, и всё, что было у него под ногами – сияющий желтым светом неровный асфальт, несущие мелкий мусор ручьи у бровок и чахлая, но почему-то зеленеющая всю зиму напролет трава под деревьями, – всё сразу как будто увеличилось и обрело неожиданные подробности. Часы на подсвеченной соборной колокольне пробили шесть, и Тягин решил зайти в восстановленный собор, в котором еще ни разу не был. Оставив за спиной темную саморазрушающуюся махину дома Руссова, он пересёк Садовую, и пока шёл по немноголюдному скверу, такое одиночество внезапно навалилось на него, так захотелось в Москву, что он принялся гадать: а как бы он смог выбраться отсюда, если бы в сию же минуту решил уехать. Освещенная фонарями небольшая площадь перед собором в легком тумане выглядела нарядно и уютно, а дальше Коблевская и Толстого уходили в сплошную темень. Увидев табличку «Храм закрыт», Тягин перешел через брусчатку и зашёл в заведение.

Народу в рюмочной было негусто. Тягин взял бокал пива и сел возле окна. У стола в другом углу солировал посетитель лет пятидесяти, худощавый и не по возрасту гибкий. Говорил он, что называется, с огоньком, сопровождая выступление (речь шла о нашествии гуннов) широкими жестами и зорко глядя поверх голов слушателей, как если бы всё то, о чём он рассказывал, происходило у них за спинами. Привлечённый не столько рассказом, сколько энергичной пластикой выступающего, Тягин уже через минуту узнал в нём проводника вагона, в котором ехал. Наконец рассказчик закончил и пошёл к стойке. Тягин, допивая на ходу пиво, направился туда же. Когда они встретились взглядами, Тягин кивнул и сообщил, что ехал в его вагоне в тот самый день. Проводник равнодушно пожал плечами.

– Могу вас угостить, – предложил Тягин.

– Спасибо, я и сам могу себя угостить, – ответил тот, впрочем совершенно беззлобно.

– А вы не интересовались, чем всё закончилось?

– А что тут может интересовать? Парень задушил девку, переодел её в свои вещи, сам надел платье. Её на кладбище, его в сумасшедший дом. Над чем тут еще думать?

Тягину стало неловко. Ему налили пиво, проводник взял водку, и они разошлись по своим углам.

После пива Тягину захотелось есть, и он взял салат.

Он собирался уходить, когда проводник подсел за его стол.

– Ладно, хотел угощать – угощай, если не передумал.

Тягин сходил к стойке и принес ему сто грамм и бутерброд. Они познакомились, проводника звали Иваном.

– А вы с ними общались? – спросил Тягин.

– Я нет. Людмила, напарница. Взяли купе на двоих, в Москве сели уже хорошие. Помню, сразу спать завалились, к вечеру только проснулись, ну и пошла жара… Три пустые бутылки из-под коньяка, две из-под шампанского. Хорошо погуляли.

– Да, на славу.

– Подруга потом приходила. Этой задушенной. Майя. Посмотреть на то место. Посидела, погоревала. Мы с ней немного поговорили; думали чаем напоить, отказалась. Про платье не стали рассказывать, чтоб не травмировать… Странная дамочка. Цветы в том купе оставила зачем-то, на том месте. Но – красивая… Очень. Стройная, ни грамма лишнего, и при этом вся такая, знаешь, холёная, гладкая. Кожа просто светится. Это бабы только к тридцати годам такую нежную гладкость нагуливают, да и то не все. А таких как она – вообще считанные единицы. – Проводник усмехнулся. – Уж на что не подходящий был момент, а я не удержался, попробовал даже подъехать, представляешь? Как затмение нашло. Людмила мне потом скандал закатила. «Совсем стыд потерял?!» Что-то еще прям исходило от неё. Ух!.. – Он, опять усмехнувшись, поёрзал на стуле. – А парня – естественно на экспертизу. Куда ж ещё? Вот только мне он ненормальным не показался. Нет. Глаза не те. Да и вообще. Я на Слободке санитаром полтора года проработал, так что… Он, кстати, не очень и сопротивлялся. Это Людмила с перепугу крик подняла, а так я бы и один с ним справился.

– То есть вы считаете, что всё это было…

– Откосить он, сучонок, решил – вот что это было. Уж не знаю, что у них там в купе произошло, но весь этот маскарад с платьем… – проводник, кисло поморщившись, покачал головой. – Не-ве-рю!

Помолчав, подумав, Тягин сказал:

– Чем всё это устраивать, не проще ли ему было тихо сойти на какой-то станции до Одессы?